Олег Говда - Выбор
Слишком безлюдно… По выгону в предполье с воплями, свистом и лаем собак, не носилась ватага горластой ребятни, увлеченно играющих во что-то понятное только им самим. А на невозделанных, густо поросших травами и сорняками, полях никто не только не пахал или не косил, но даже не выпасал стадо. Ни единой пары стреноженных коней — и то не попалось на глаза.
Слишком тревожно… Пасмурное, несмотря на близкий полдень, небо не рассекала над селением ни одна быстрокрылая молния. Не то что благородных стрижей — а шустрых сельских ласточек, с удовольствием вьющих гнезда непосредственно на стенах хлевов и прочих хозяйственных построек, и тех не было видно. Будто не только люди попрятались из виду, но и все мушки и мухи в один миг исчезли вместе с ними.
Слишком печально… С каждым шагом, крепло понимание, что деревня давно заброшена. Не курился дым из труб на крышах домов. Не полоскалось на ветру, вывешенное для просушки белье. Но даже не это настораживало больше всего, — от селения вообще не пахло жизнью!.. Ни вкусной домашней выпечкой или иной пищей, ни стружкой или окалиной, ни даже — навозом. А те слабые запахи, которые редкие порывы ветра бросали вместе с мелкой пылью мне в лицо, разили тленом и сырой гнилью.
И всех этих 'слишком' насобиралось так много, что я вновь почувствовал усиливающееся смятение и беспокойство. Чересчур земли, находящиеся по эту сторону Барьера, отличались от уже ставшего мне привычным мира Зелен-Лога.
Даже очнувшись на мельничной запруде и совершенно ничего не помня о себе, я не чувствовал себя чужаком в чужой земле. Даже ничего зная о новом мире, я ощущал, что вокруг живут такие же люди. Течет хоть и не совсем привычная, для выходца из цивилизованного мира, но вполне понятная жизнь. А отличиями в обычаях и традициях никого не удивишь. Сколько людей — столько и привычек. Но здесь, за Барьером — все было совершенно иначе.
Люди любят громкие слова и пышные фразы, не придавая произнесенному особенного значения и не задумываясь над смыслом, лишь бы красиво звучало. Но именно сейчас я осознал всю полноту древнейшей поговорки: 'в родном краю березка спрячет, а роща — накормит'. Эта земля не любила людей. Не то, чтоб ненавидела или презирала, — попросту была к ним равнодушна. И мне — родившемуся не просто за Барьером, но и под другим Солнцем, предстояло понять и разобраться: что надо содеять настолько мерзостного, чтобы мать отвергла собственных детей?..
Войдя в деревню, я понял, что не ошибся в предположениях. Она и в самом деле была давно покинута. Настолько давно, что все возведенное людьми удерживалось в целом виде скорее по недоразумению, нежели из-за прочности построек. И дома, и сараи, и ограда вокруг дворов настолько обветшали, что хороший порыв ветра давно должен был их обрушить. И в том, что они все еще стояли практически целехонькие, я узрел очередную насмешку злой силы, что столь явственно ощущалась вокруг. Вроде своеобразного, изощренного осквернения останков, — их не предали земле, а выставили на всеобщее обозрение и порицание.
И столь муторно мне было продвигаться этим могильником крестьянского зодчества, что я едва сумел подавить желание, бегом вернуться на околицу и обойти стороной заброшенную деревню. Каменный тракт тут был гораздо удобнее и короче, а терять время зря из-за мнимых страхов, я не хотел, поскольку совершенно не представлял себе: как долго еще придется добираться, до того места, где обитают жители здешних земель. Если таковые вообще имеются в наличии.
Но тревога не отпускала и сам того не замечая, — белым днем, по широкой центральной улице пустой деревни, я двигался осторожно и тихо, словно подкрадывался по минному полю к вражескому секрету. При этом время от времени, непроизвольно вздрагивая от почти явного ощущения чужого и недоброго взгляда. Впечатление усиливалось каждый раз, когда сзади, на пределе восприятия, мелькали какие-то невразумительные тени. То ли шевелились на ветру рассохшиеся ставни и калитки, то ли — что-то иное, заявившееся сюда вместе со мной из призабытых, детских страшилок.
Возможно, я и воротился бы на околицу, но к счастью, деревня была не такой уж большой, — и, миновав еще одно подворье, я оказался на центральной площади, у неожиданно добротного сооружения, превосходно сохранившегося, в отличие от остальных домов. Больше всего здание напоминало сторожевую башню — квадратную и узкую. Этакий донжон. С высокими стрельчатыми прорезями вместо окон, чрезвычайно похожих на бойницы, а потому четко указывающих, что ее строители, не предполагали, а заведомо готовились защищать здесь свои жизни.
И все-таки мир не терпит однообразия ни в палитре красок, ни в мелодии жизни, — тем более, когда все это, словно маятник, так и норовит забиться в одну из крайностей. Ибо, как еще расценить появление в угрюмой, источающей смрад пустоши и запустения деревни, пощипывающего прямо посреди площади травку ослика. Милого, добродушного и забавно помахивающего хвостиком и длинными ушами.
Совершенно не ожидая увидеть что-либо подобное, я так растерялся, что не сразу заметил сидящего в сторонке, под тенью старой липы, хозяина животины.
— Что-то ты припозднился, Разрушитель… — отозвался тот надтреснутым, хриплым басом. — Видать не слишком торопился, а?
— Чего? — опешил я, непроизвольно кладя руку на эфес сабли. (Надо же, приобретаю новые рефлексы). Но быстро справился с собой и уже почти спокойно поздоровался. — И тебе доброго здоровья, незнакомец.
— Как скажешь, Говорящий с драконами, — насмешливо прогудел тот, поднимаясь с земли. При этом стало очевидно, что если ширина плеч вполне соответствовала голосу мужчины, то рост, увы, существенно подвел своего хозяина. В результате незнакомец оказался почти квадратным.
— Как, как? — поразился я. — Извини, уважаемый, ты случаем меня ни с кем не путаешь?
— Суди сам, — развел длинными руками, тот. — Дозорный холм уже лет сорок как опустел окончательно. За спиной у тебя путь в Никуда… Так кем же ты еще можешь быть? Посланец безумца Темна? Сомневаюсь. Даже, если чернокнижник еще помнит: зачем все затеял, то вряд ли ему понадобился землепроходец. Да и к часовне Создателя ты не смог бы подойти так близко. Хотя… — он почесал огромной, как лопата, ладонью бочкообразную грудь. — В твоих словах есть смысл. Доверяй — но проверяй…
Незнакомец сделал неуловимо быстрое движение и выхватил из-за спины короткий арбалет.
— Будь добр, приложи ладонь к двери.
— Зачем? — поинтересовался я, не слишком довольный таким поворотом разговора. — Имей в виду, что я неплохо владею саблей и, если тебе не удастся убить меня сразу…
