Заступа - Белов Иван Александрович
– Бог миловал, батюшка.
– Странно, если б иначе. На память много знаешь молитв?
– «Отче наш», «Символ веры», молитвы Исусу и Деве Марии, – без запинки перечислила Лукерья.
– Не густо, – расстроился Рух.
– Я могу читать, а она повторяет пускай, – всунулся Иона.
– Господи, чему вас только учат в ваших монастырях? – Бучила посмотрел на него, словно на дурачка. – Мать должна отмаливать, и боле никто, иначе дите не вернуть. Ты, Лукерья, молитвы какие знаешь читай, а меж них проси Отца Небесного спасти раба божьего Дмитрия, не торопись, не останавливайся, ни на мгновенье не умолкай. Нечистый примется тебя совращать, с толку сбивать, всячески искушать, ты не слушай, не откликайся, читай и читай. Замолкнешь – пропал Митяйка, не отдадут. Поняла?
– Поняла, батюшка.
– А мне делать чего? – заволновался Иона.
– А чего обычно ты делаешь? Ходи, пучь глаза, охай глубокомысленно. Ежели завертится, мертвым прикинься, упаси тебя Бог под ногами путаться у меня.
– Прятаться от нечисти не намерен. – Иона обиженно засопел и брякнул, красуясь перед Лукерьей: – Я воин Христов!
– Ну лады, – как-то сразу успокоился Рух. – Если явится тварь какая, глазища ей выдавливать начинай.
Он пожал плечами и ушел к дверям. Наступил неуловимый миг, когда сумерки сменяет темная ночь. Село затихло, желтую Скверню укрыли рваные облака. Рух с усилием закрыл тяжелые створки и задвинул засов. Подергал, отошел на пару шагов, смутился, вернулся и снова проверил запор. Дурацкая привычка, вроде запер, а едва отойдешь, внутри начинает грызть пакостный червячок – а вдруг не закрыл, вдруг забыл, и сейчас кто-то вонючий и злой проберется и всех тут сожрет.
Бучила встряхнулся и громко велел:
– Лукерья, начинай!
Лукерья сноровисто бухнулась на колени, перекрестилась, сильный высокий голос наполнил церковь, эхом отражаясь от стен и уплывая под купола.
Рух примостился в уголке, держа Лукерью на виду. Подгреб под задницу могильной земли, блаженно вытянул ноги и приложился к припасенному меху со сладким вином. Напившись, побулькал над ухом и остался доволен. Ночку хватит скоротать. Иона, не находя себе места, болтался по храму.
– Сядь ты, не мельтеши, – поморщился Рух. – Собьешь бабу с толку, все прахом пойдет. Уймись, винишка хлебни, полегчает.
Поп демонстративно отвернулся и ушел к аналою, поближе к Лукерье, взявшись беззвучно молиться, перебирать четки и настороженно зыркать по сторонам. «Аки пес», – усмехнулся про себя Рух.
– …спаси и помилуй раба божьего Дмитрия.
Верую во единого Бога Отца-Вседержителя, Творца неба и земли…
Тьма висела в душном церковном нутре, пропахшем старым деревом, потом и ладаном. Бучила потягивал вино, поочередно поднимая здравицы за каждого из святых, Лукерья молилась, Иона бдил. Рух, поймав настороженный взгляд монаха, сладко зевнул и приложил сложенные ладони к голове. Дескать, не мучься, поспи. Иона отрицательно потряс бородой и отвернулся. Некогда ему спать, на посту человек.
– …и паки грядущего со славою судити живым и мертвым…
Время тянулось каплями горького меда, Бучила окончательно освоился в церкви, винишко здорово помогло, он чуть захмелел, из тела ушла противная скованность. Святые уже не казались такими суровыми, посматривая даже вроде завистливо и понимающе. Ведь нормальные мужики, испоганившие себе жизнь трезвостью, воздержанием от баб и прочей мурой.
Все бы ничего, вот только окружающая тишина Руху не нравилась. В тишине всегда есть что-то зловещее. Как тогда, в Шелиховской трясине, куда нелегкая занесла Бучилу в малоприятной компании новгородских ушкуйников. Та работенка случайно нашлась, князю Незамаеву потребовались услуги определенного склада людей. Был князь охоч до всяких загадок и тайн, то коркодилов соберется искать, то подземелья чудские, то старые развалины ковырять. И попалась ему занедорого карта земель от Валдая до Бологого с россыпью мелких черных крестов. А один крест, жирный и красный, аккурат посреди Шелиховских трясин, места гнилого и проклятого, недалеко от Нелюдова. По легенде, лет триста назад там упал крылатый огненный змей, завяз в болоте, три дни бился, орал и пламенем палил все вокруг, пока не утоп. Может, правда, а может, брехня, много воды с той поры утекло. Ходили смельчаки змея искать, ведь известно, брюхо у чудища набито рубинами с кулак величиной, которые огонь и дают. Из тех смельчаков не вернулся никто, а после смельчаки сами перевелись, или народ поумнел. Кроме князя Незамаева. Решил он дракона сыскать, набрал ватагу душегубцев и висельников, приглядывать за ними, чтобы каменья не стырили, поставил доверенного с парой солдат, ну и Бучилу в придачу уговорил, как наторевшего во всяких нечистых делах. Рух легко согласился, маясь в ту пору от скуки. Ну и, естественно, пожалел. Сначала тоже все тихонько было, солнышко припекало, птички чирикали, болото приятно пованивало, а потом такое закрутилось, что страшно и вспоминать. Из восьми человек выбрался из трясины один только Рух. Князь сильно тогда осерчал, возомнилось ему, что упырь подельников порешил и сокровища заграбастал. А Рух до того поганого креста четыре версты не дошел, тины нахлебался, кровью харкнул и никакого сраного змея в глаза не видал. Но князю разве докажешь? По сей день поди Бучилу разыскивает, ежели не сдох, жирная тварь.
– …исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресение мертвых, и жизни будущаго века. Аминь.
Размеренные слова молитв сливались в однообразное убаюкивающее бормотание. Иона клюнул носом и провалился в царство Морфея. Перебдел человек. Рух нащупал комочек земли, примерился и зазвездил попу прямо в лоб. Батюшка вскинулся, подскочил, выкатывая глаза и готовясь сразиться с напавшими демонами. Бучила внимательно изучал фреску с полуголыми мужиками, спускавшимися к реке. Чего это они удумали, интересно бы знать. Или неинтересно…
Иона, обуреваемый стыдом за сон, поднялся, потер лицо и пошел по храму, размахивая длинными руками. Посмотрел на Лукерью, послушал, одобрительно покивал и начал менять прогоревшие свечи. В мутной темноте поплыли, вихрясь, синие восковые дымки.
Рух напрягся, уловив посторонний вкрадчивый шум. К заунывному распеву Лукерьи исподволь примешивалось едва различимое царапанье и постукивание. Бучила облизнул пересохшие губы, винцо мигом выветрилось из головы, мышцы сжались, в левом виске противно затюкало. Звук шел откуда-то сверху, осторожный, таящийся и зловещий. Послышался шлепок прямо над головой, по крыше словно потащили мокрую плесневелую тряпку. Рух сквозь дерево чуял запах тлена, прелых костей и земли. Сырое чавканье превратилось в притоптывание, будто ползущий встал на нетвердые ноги. Дранка на крыше пронзительно заскрипела, Иона выронил свечку и поднял голову. Скрип сменился хорошо различимым мерзким похлюпыванием. Иона дернулся, совладал с собой и глянул на упыря. Бучила приложил палец к губам.
Иона сглотнул, прокрался вдоль стены, испуганно косясь наверх, и еле слышно спросил:
– Это чего?
– Хер его знает, – чистосердечно признался Бучила. – Паскуда какая-то балует. Выйди да погляди.
– Я лучше с тобой посижу. – Иона опустился рядом на корточки.
– А чего так? Ты же воин Христов, такому пара пустяков любую тварищу обратно в пекло загнать. Я ведь свою работу херово делаю, так ты поучи.
– Не начинай, – болезненно сморщился Иона.
Царапанье и мерзостное похлюпывание отдалились и снова приблизились, кто-то тщательно изучал крышу, разыскивая дорогу внутрь. С купола посыпались мелкие опилки и древесная труха. Оставалось надеяться на мастерство плотников, иной твари хватит махонькой щелки или дырки от выпавшего сучка.
– Сюда лезет? – хрипнул Иона.
– А ты догадливый малый, – уважительно посмотрел на попа Рух. – Хотя, может, просто гуляет, скучно ей, падле. Надоест и уйдет.
