Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая
От этих мыслей начала раскалываться голова. Сейчас ему хотелось только одного — где-нибудь прилечь и поудобней устроить голову с пульсирующей внутри болью. Влад огляделся, сознавая себя в участке, сидящим за своим столом. Конечно, в рабочем зале улечься негде, но ведь существуют еще пустые камеры. А что? Там есть хоть и не удобные, но кровати, а он сейчас согласен на все что угодно, даже на подстилку в углу. Поздравив себя с удачной мыслью, поплелся в сторону тюремного отсека…
Когда мы злые и усталые возвращались с происшествия ко мне подсел Эжен. Я приготовилась к пристрастному допросу, решив ничего другу не рассказывать, не зачем. Но Эжен пытать меня не стал, только сказал нарочито безразличным тоном, констатирующим свершившийся факт:
— Я слышал, у тебя проблемы, — я только кивнула в ответ, не стоит впутывать друзей в свои личные дела, помочь все равно никто не сможет, — если станет совсем худо, ты знаешь, где меня искать.
— Спасибо, — пробормотала я. Вот в этом весь Эжен. Он никогда и никому не навязывает свою помощь, но при этом оставляет место для шага назад.
— И еще, — Эж нахмурился и, глядя куда-то в сторону, покаянно проговорил, — я хотел попросить у тебя прощения, ты была права, а мы все зря лезли в твои дела.
— Да ладно, чего уж тут, — через силу улыбнулась я.
Эжен молча кивнул и переместился на свое прежнее место. Салон мирно дремал, я отвернулась к иллюминатору и невидящим взглядом уставилась в пространство. Нет, рыдать и рвать на себе волосы я сейчас не стану, для этого у меня еще будет целая жизнь, сейчас надо заканчивать все дела связанные с моей движимой собственностью. Сперва надо связаться с его родственниками. Еще не факт, что они захотят видеть этого засранца. Вполне возможно, там существует куча родственников, которые с превеликим удовольствием поделили между собой наследство и титул, и делить все это еще с одним нахлебником, будь он хоть трижды полноправным и законным, не захотят.
Тогда придется выдумывать новую жизнь где-нибудь на краю света. Заниматься переводом денег в нужный банк, покупкой более ли менее приличного жилья, не могу же я выкинуть его на улицу, в чем мать родила! Много денег я ему не дам, так на первое время, плюс его зарплата за те месяцы, что он работал у нас. А дальше пусть сам себя обеспечивает, он и так попил у меня слишком много крови. Ладно, впереди еще целых десять дней и этим я займусь завтра, сегодня я хочу только спать.
Глава 7
Собираясь на дежурство, я по привычке обошла помещения, проверяя, все ли оборудование выключено. Последней в моем списке значилась кухня — самое взрывоопасное место. Проверив бытовые приборы, на секунду задержалась на пороге, в последний раз оглядывая помещение. Мой рассеянный взгляд выхватил одинокую чашку с ободком кофейной гущи на стенке, стоящую на краю обеденного стола. И так теперь будет всегда, пронеслась в голове тоскливая мысль, донимающая своей безысходностью, вот уже целую жизнь. Да, наверное, именно так. Одинокая чашка, одно полотенце в ванной, всегда сухое, ты никогда не забываешь повесить его после того как вытрешься, на теплый радиатор и не бросаешь смятой сырой тряпкой на пол в рассеянности промахнувшись мимо. И ботинок сорок пятого размера посреди малюсенькой прихожей, о которые вечно спотыкаешься едва не разбивая нос тоже не будет. И носков, с удивлением обнаруженных скомканными под диваном в гостиной и еще сотни мелочей, подтверждающих, что рядом с тобой обитает расхлябанное и такое необходимое для твоей жизни существо мужского пола, именуемое Владислав Романов… Нет, Куприн. Уже Куприн. Будет тихо, чисто, сухо и одинокая чашка на обеденном столе. Интересно, почему стол именно "обеденный"? Я лихорадочно ухватилась за эту глупость, лишь бы не позволить снова навалиться тоске.
Так почему же стол "обеденный"? Ведь за ним еще завтракают, ужинают, бесконечно пьют чай и кофе, спешат, ругаются, мирятся и делают еще массу разных дел нужных и не очень, вместе и поодиночке… поодиночке… Забудь! Вот прямо сейчас, возьми и забудь! Открестись!
Но уже поздно. Поздно. Я это поняла лишь два дня назад, что действительно поздно. Натурально! Явственно! Навсегда! На миллионы лет вперед и назад. Поздно открещиваться и забыть никак, хотя до этого все казалось так просто. По крайней мере, я пыталась себя в этом убедить.
Эжен пришел ко мне на работу два дня назад и язвительно сообщил, что Влад, видите ли, переселился жить в участок и ночует в одной из пустующих камер, как последний бомж. А еще он попросил меня не волноваться, заверив, что за бомжом присмотрят и не позволят натворить глупостей. Эжен и Никита полностью на моей стороне и поддержат любое мое решение, каким бы абсурдным оно не казалось с первого взгляда.
Я рассеянно поблагодарила друга, стараясь не выказывать эмоций. Я-то надеялась, что вернувшись тогда с вылета, найду Влада в его комнате, несмотря на нашу ссору, но его не было. Не пришел он и на следующий день. Только Эжен заглянул в неуклюжей попытке успокоить, а я, вместо того что бы пожаловаться другу продолжала смотреть в медицинские назначения, прекрасно зная, что по первому же моему слову Влада доставят домой, даже если при этом придется его заковать в наручники и тащить за шиворот. Но как бы мне этого не хотелось, изо всех сил делала вид, что Влад меня совершенно не интересуют. Вот только всегда понятные буквы расплывались странной вязью, а сердце сжималось тоскливой безысходностью. И эта самая безысходность сообщила, что не забыть, ни откреститься и отпустить полностью его я не сумею, и предстоит жить с этим оставшийся миллион лет, в которые вдруг превратилась обыкновенная человеческая жизнь.
А инстинкт самосохранения, ответственный за мое психологическое здоровье, подсказал безрассудную мысль, искрой мелькнувшую в мозгу: "А если все оставить как есть? Он ведь твой и деваться ему некуда! Ты его любишь и незачем обрекать себя на все круги ада, отпуская его! Перебесится, остынет, вернется. Ему же идти некуда, кроме как к тебе!" "Вернуться-то вернется, но простить — не простит, а так мне не надо!" Остудила я свой инстинкт самосохранения и он молча досадуя на мою глупость уполз в дальний угол сознания. Прости.
А Эжена участливо хмурящегося, и не знающего чем еще помочь я поблагодарила и отпустила с миром. Напоследок друг предложил притащить Влада домой силком, я лишь отрицательно покачала головой. Он, тяжко вздохнув, ушел.
Ну как я могу объяснить все другу, если не могу объяснить самой себе путаясь в собственных оскорбленных чувствах, жалости к себе и к своей любви, которой суждено долго и болезненно умирать? А Влад, что ж, он не виноват ни в чем и этого я тоже никому не сумею объяснить. Не поверят. Просто Влад вырос из наших отношений, как ребенок вырастает из коротких штанишек, а я и не заметила. И думать о будущем стало вдруг слишком поздно. Просто ему нужен воздух, тесно стало вот и все, и не остается ничего другого, как отпустить его. Я сумею. Я это уже почти сделала.
