Марко Леонетти - Клыки Асуры
— Ваши имена, благородные воители!
— Синкху Пленитель и Паарадж Светлый, — ответил один из вендийцев.
— Так вы признаете Авара Нидхеггсона своим врагом?
— Кровным. Врагом наших детей и врагом наших внуков. Мы будем преследовать того, кто украл священный артефакт и оказался повинен в гибели нашего наставника, пока он не испустит последний вздох, и да покарай нас Светлейший, если с наших губ сорвалась хоть капля лжи.
— Почему же вы желаете смерти колдуна Гаррада?
— По его приказу из нашей обители был унесен предмет — о, гнев Асуры! Предмет, который может принести погибель нашей родной Вендии. А вслед за нашей страной одно за другим падут все королевства Заката. Бесчисленные беды для всего мира вынес проклятый маг на свет из тьмы нашего храма.
— Что за предмет вы хранили в своем храме?
Синкху нахмурился, но второй Святой Хранитель, который после смерти Парамурди занял место своего учителя, разрешил ему продолжить.
— Теперь не имеет смысла скрывать тайну того, чего уже коснулись лучи солнца, нарушившие роковую печать. Говори, Синкху, брат мой…
— Это древний артефакт зовется Клыки Асуры и это то, что некогда потерял наш добрый покровитель. Но, клянусь пылающими очами Катара, лучше бы этот предмет никогда не был найден! Нам стоило больших трудов разузнать имя проклятого вора, похитившего святыню из храма, ибо он был ловок и скрытен, как ночной демон. Еще больших трудов нам понадобилось затратить, чтобы отыскать след, куда грабитель отнес ценный артефакт. Неудивительно, что мы проделали сотни лиг пути. Остались непройденными еще несколько десятков — до владений Авара Нидхеггсона, мрачного Гаррада!
— Я принимаю вашу клятву, — долго не раздумывая, ответил Вьяллар.
Потом снова оглядел зал.
— Есть ли еще кто-нибудь, кто желает смерти ванахеймского чародея больше всего на свете?
— Я желаю, — почти одновременно ответили Тарн и Карракх, и удивленно посмотрели друг на друга, поскольку были незнакомы.
— Сначала говори ты, высокий воин, — обратился Вьяллар к Сыну Гарпии.
— Я — Тарн, я Тот-кто-проклят-светом, — с горечью заявил человек в кожаной одежде. — Знает ли хоть кто-нибудь из вас, что значит быть порождением мрака, изгоем, которого ненавидят без исключения все люди? Представляет ли хоть кто-нибудь, что значит получать вместо ласки и нежности постоянные побои, испытывать унижение только за то, что ты уродец? Когда я жил с матерью…
Голос Тарна сделался хриплым и зловещим.
— … я не понимал этого. В гнезде, на самом высоком пике, среди плывущих по небу туч, я чувствовал себя свободным ото всех предрассудков, далеким ото всех гонений. Я был мал и глуп, ха! Несчастный я простак! Я думал, что вся оставшаяся жизнь будет такой же радужной, как и детство, будь проклят этот несчастный, мерзкий, жестокий мир! Но настал тот черный день, когда мать решила, что пора мне навестить отца. О, да, она любила его, несмотря на то, что он был простым человеком… Мать-гарпия принесла меня в его скверное, вонючее жилище, они просидели вдвоем всю ночь, любуясь на звезды, а я все время думал, когда же, наконец, мы вернемся домой, в родное гнездо. Наутро она улетела, чтобы принести для меня пищу, поскольку охотиться сам я тогда еще не умел. Ее не привлекала мелкая дичь, она хотела для меня самого лучшего, и потому злая судьба подсказал ей налететь на загон охотника. О, всего лишь один несчастный баран, старый, со скатанной шерстью! Будьте прокляты все люди! Они бы никогда не победили мать в честном бою, жалкие трусы. Охотник застрелил ее из лука, вонзив ядовитую стрелу в левый глаз, и она уже никогда не вернулась в дом, где жил мой отец. А я… Я остался жить у моего отца-человека, и с той поры начались самые страшные кошмары, о которых я доселе не ведал даже во сне. Жить среди тех, кто презирает тебя, ненавидит и не понимает, среди тех, кто готов вонзить тебе под ребра нож, только для того, чтобы избавить мир от ужасной ошибки природы. Да, презренные, никому из вас никогда не побывать в моей шкуре, а жаль! Тогда бы вы убедились, насколько неприятно смотреть в глаза тому, кто не питает к тебе ничего, кроме жгучей ненависти. Стоит всякому увидеть мое лицо, и он уже кричит, не помня себя от ужаса. Вы и сейчас, готовы разорвать меня, едва взглянув на мой ужасный лик, неправда ли?
С этими словами Тарн сдернул с лица кожаную маску. У многих действительно вырвался невольный вскрик страха. Вид Сына Гарпии без своей темной личины казался действительно ужасен. Лицо Тарна было серым, как старый камень, и морщинистым, все в кожистых складках, точно прошлогоднее тесто. Из-под раздвинутых губ торчали желтые клыки, ощеренные в усмешке. Насладившись произведенным эффектом, Сын Гарпии вернул маску на место.
— Вы боитесь того, что не поддается пониманию, того, что вызывает всеобщее отвращение, постоянно стремясь раздавить, размазать, уничтожить мерзавца, даже не заботясь о том, чтобы заглянуть в его душу. Разве я сказал хоть слово неправды?
— О, нет, уважаемый Тарн, — ответил ему Вьяллар. — Все сказанное тобой также истинно, как и то, что пламя Альвредура неугасимо. Но что же насчет Нидхеггсона? Почему ты хочешь уничтожить его?
— Все очень просто, — с усмешкой ответил Тарн. — Я оказываю услугу вам, недостойным. Авар — такой же урод, как и я, которого все ненавидят. А за свою жизнь я научился разделять ваше презрение, ненавидя себя, ненавидя всех, кто похож на меня. Я убью колдуна в угоду вам, проклятым, и, быть может, тогда вы поймете, что я совсем не такой, каким меня привыкли видеть.
— А, может, ты присоединишься к нордхеймскому чернокнижнику и вдвоем вы объедините свою ненависть против нас? — выкрикнул кто-то.
Тарн одним летящим прыжком оказался возле дерзкого наемника. Северянин охнул — Сын Гарпии неожиданным рывком сдернул маску и оскалил желтые клыки в лицо воину.
— А, может, мне съесть тебя прямо сейчас? — проревел он и плотоядно облизнулся.
Наемник в ужасе попятился и перевернул лавку, грохнувшись на пол под хохот своих дружков.
— Я принимаю твою клятву, Тарн, — сказал Вьяллар.
После этого сын чудовища вернулся на место.
— А как насчет тебя, воин? — обратился сын Родвара к Карракху. — Почему ты жаждешь погибели Нидхеггсона?
— Чародей Авар держит в услужении дракона, — произнес заклинатель. — А я ненавижу драконов и всех, кто с ними дружит! — Лицо приземистого человека исказило настоящее безумие.
— Твое имя?
— Карракх, — ответил заклинатель, заметно успокоившись, севшим голосом.
— Я ничего не знаю о твоей неприязни к драконам, Карракх, но нам важны не эти зубастые чудовища, а колдун Гаррада.
