Руслан Шабельник - Песнь шаира или хроники Ахдада
34.
Рассказ о трех яблоках
Шаир - рассказчик вновь взял паузу, уподобившись хитроумной Шахразаде, оканчивающей повествование на самом интересном месте.
- Здесь следует прерваться, чтобы поведать историю о многомудром халифе Багдада Харуне ар-Рашиде, его верном визире Джафаре, о найденном ими в сундуке трупе женщины, о невольнике и о трех яблоках, которые стали причиной многих бедствий многих достойных людей.
- Нет!
- Нет!
И хор слушателей возвысился до деревянного потолка, благо, ввиду низости постройки, время возвышения оказалось недолгим.
- Желаем услышать продолжение истории султана Шамс ад-Дина и визиря его Абу-ль-Хасана!
Шаир пожевал губами, на низком лбу четче проступил рисунок морщин - украшение не юноши, но мужа.
- Хорошо, - наконец произнес шаир. - Я продолжу историю султана Шамс ад-Дина Мухаммада и визиря его Абу-ль-Хасана, но вы - все, здесь присутствующие должны пообещать, не мне, но себе, когда в следующий раз встретите шаира, упросить его поведать историю о трех яблоках.
- Обещаем!
- Обещаем!
- Или прочесть ее в свитках и книгах, которые - а слухи об этом не пустой звук - ходят в среде обученных грамоте и письму людей.
- Обещаем!
- Обещаем!
- Давай уже дальше!
И шаир склонил голову.
- Слушаю и повинуюсь.
35.
Продолжение рассказа о султане Шамс ад-Дине Мухаммаде и о превратностях судьбы
- Аллах свидетель - удивительные вещи творятся в моем городе, и разгадка их за этими воротами, - султан славного города Ахдада Шамс ад-Дин Мухаммад, ввиду секретности предприятия, произносил речи громким шепотом, ибо шепот, как и радость, и горе также может быть громким. Особенно, если шепчет владыка местности и жизней.
Вперед вышел Джавад и тем же шепотом произнес:
- О царь времени, владыка веков и столетий, ворвемся же внутрь, и кто бы ни был за воротами: огромная змея или коварная колдунья, клянусь Аллахом, не избежит муарового лезвия моего верного шамшера.
- Ворваться-то мы ворвемся, но твой шамшер, наряду с жизнями, заберет и разгадку тайны, и огонь недосказанности будет еще долго мучить славного султана, как и всех здесь присутствующих, пусть одним ухом и одним глазом, но посвященных в загадку из загадок, - голос разума, голос визиря Абу-ль-Хасана.
Шамс ад-Дин почесал под чалмой, силясь выбрать наиболее мудрое решение из возможных.
Аллах защити - выбрал, ибо глаза султана засияли в ночи собственным светом, словно две звезды, упавшие с неба прямо в глазницы повелителя правоверных (а кто сказал, что султан в своем городе не повелитель правоверных).
Шамс ад-Дин обратил огонь глаз на притихшего и даже благоразумно отошедшего в тень повара Пайама.
- Раздевайся!
- Я-а-а...
Путаны тропы мыслей человека, а если этот человек - высок, а если поставлен над другими, а если держит в своих руках жизни и судьбы, если султан... путанее в тысячу раз. Аллах, только Аллах, тот, кто возвысил небеса и простер землю, читает в умах, как в открытой книге, да и он, услышав в ночи, в близости опасности, слова великого султана... что подумал Аллах - неведомо, да и возможно ли смертным постичь замыслы и мысли бога. А вот подданные подумали, что султан того... умом тронулся, или, выражаясь ученым языком придворного лекаря из северных земель - сбрендил.
- Раздевайся!
- Ну... я... э-э-э... - ища защиты, повар посмотрел полными жалости глазами на окружающих.
Мамлюки старательно прятали глаза, а Джавад начал усиленно ковырять кладку каменного забора, делая вид, что всецело поглощен этим занятием.
- Быстро, я кому сказал! - словно нетерпеливый юноша в преддверии брачной ночи, султан начал разоблачаться сам. В пыль переулка безжалостно полетели и дорогой гиббе, и нижний кафтан. - И ты! - последний окрик относился к визирю.
- Я-я-я? Ваше сиятельство, мин херц, - Абу-ль-Хасан знал множество языков, и во времена сильных волнений, переходил на них. - Ясновельможный пан изволят шутить.
- А вы, - Шамс ад-Дин обращался к мамлюкам, пристраивающимся к стене, рядом с Джавадом, - отыщите ему небогатую одежду, если потребуется, поднимите соседей. Мы войдем в дом под видом повара и его помощника. Да, и корзины, не забудьте корзины, вроде мы с собой принесли заказанное блюдо. В корзины мы сложим оружие. Еще до первого азана я узнаю, что творится в этом доме. А вы не зевайте, обнажите мечи и ждите. Как только услышите: "Во имя Аллаха милостивого и справедливого, верные воины, ваш повелитель призывает вас!" - тут же врывайтесь в дом.
36.
Рассказ о визире Абу-ль-Хасане и о превратностях судьбы
У Абу-ль-Хасана тряслись ноги, кроме ног, дрожали руки. Все бы хорошо, но руки сжимали корзины, и лежащие в них сабли издавали негромкий, но хорошо слышимый, особенно в ночи, звон.
Надвинув небогатую чалму повара почти на самые брови, султан Шамс ад-Дин Мухаммад уверенно вышагивал впереди.
А ну как колдунья внутри разгадает обман и обратит их в... аистов. А ну как за воротами окажется множество воинов и султан не успеет произнести и первых трех слов спасительно фразы. Нельзя было придумать покороче! Например: "Убивают!!"
У входа в дом, богатый дом с колоннами и лепкой, их встретило двое слуг. Словно сама ночь соткала из нитей тьмы две огромные фигуры. Абу-ль-Хасану они показались демонами ночи, черными ифритами, из тех, что прокляты Аллахом и навечно приняли на облик и душу печать тьмы. Хотя нет, у ифритов нет души. Значит - на облик.
Только зубы и глаза жемчужными вставками белели на эбеновых лицах. Черные руки сжимали рукояти вороненых сабель. Если воины и уступали в размерах Джаваду, то ненамного.
- П-пайам, п-повар...
Голос султана заметно дрожал, и Абу-ль-Хасан уже отыскал достаточно храбрости, чтобы обратиться к владыке, дабы он прекратил безумное предприятие... храбрость собралась, а голос пропал. Вместо высокоотважного: "Бежим!" - горло родило лишь тихий хрип.
Слуги дружно указали на двери дома. Султан переступил порог, визирь за ним. Абу-ль-Хасану казалось, звон оружия в корзине был подобен крику муэдзина во влажном утреннем воздухе.
Длинный коридор освещался тусклыми светильниками, прикрепленными на большом расстоянии друг от друга.
Они шли, визирь дрожал, оружие звенело.
Двери, большие двери преграждали путь, двери и щель света меж приоткрытыми створками, и голоса из этой щели.
- О, господин мой, о мой возлюбленный, - говорила женщина, и голос ее показался Абу-ль-Хасану смутно знакомым, - позволь мне покидать дворец так же, как я возвращаюсь в него - твоим волшебством. Превращение в змею слишком мучительно, а острые камни царапают мое нежное тело.
