Яцек Пекара - Слуга Божий
Пока на рынке горел костер, мы, инквизиторы, стояли полукругом у лобного места. В черных плащах и в черных капюшонах. Вокруг нас поднимался смрад горящего просмоленного дерева и горелого мяса.
— Мне интересно, сколько ты на этом заработал, Мордимер, — негромко произнес один из них, по имени Туффел. На губах его была искренняя улыбка, но глаза оставались холодны, словно лед, сковывавший далекий север. — Грубер, видать, немало заплатил за то, чтобы Кнаппе помогли отойти от дел, а?
Грубер был главным конкурентом Кнаппе на мясном рынке, а теперь — самым серьезным кандидатом на должность мастера гильдии мясников.
— Нет, — ответил я, не отводя взгляда. — Нет, — повторил, и мой товарищ отвернулся первым.
— В пламени есть что-то завораживающее, — сказал, всматриваясь в костер. Проследил за летящими в небеса искрами. — Могу я пригласить тебя на ужин, Мордимер?
— Отчего бы и нет? Что может быть лучше, чем стаканчик винца в кругу друзей!
Я смотрел на бьющие в небо языки пламени и на столб черного дыма, вслушивался в крики возбужденной толпы и размышлял над словами Туффела. Конечно, я подумывал над тем, как бы убить двух зайцев одним выстрелом. А Грубер с радостью заплатил бы мне, особенно если учесть, что не был настолько скуп, как Кнаппе. Но, видите ли, в моем деле самое важное — не деньги, а осознание, что я служу Добру и Истине. Разве нет?
Багрец и снег
Если будут грехи ваши как багряное — как снег убелю.
Книга пророка Исаи (1:18)На трех конях въехали мы на рынок городка. Ровным шагом, голова к голове. Справа был Курнос, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. Но отнюдь не из заботы о слабых желудках близких. Что нет — то нет, мои дорогие. Курнос гордится своим лицом, да и я соглашался, что порой нелишне бывало кое-кому на него взглянуть. Но нынче было ветрено, начинался мерзкий ледяной дождик. Как для сентября — исключительно отвратно: у наших коней в грязи были и бабки, и живот. Слева от меня, на крепком гнедке, ехали близнецы. Временами люди посмеивались, что один громадный конь везет двух маленьких людишек, но смех смолкал, когда шутники видели лицо Курноса. Или когда замечали небольшие арбалеты, что близнецы носили под широкими плащами. К тому же всегда взведенными, а это, когда они ехали позади и их конь спотыкался, несколько меня нервировало. Из тех арбалетов вряд ли подстрелили бы рыцаря в пластинчатом доспехе с двухсот шагов. Но с пятидесяти стрела пробивала толстую доску. И чаще всего этого хватало.
Итак, мы въехали шагом в тот забытый Богом и людьми городок, надеясь сыскать там в меру приличную гостиницу, в которой перекусим горячим, согреемся у огня и просушим мокрые вещи. Ну и найдем ночлег в месте, где человеку не каплет на голову. Близнецам хотелось еще кое-чего, но самое большее, что могли бы здесь подцепить, — стыдную болезнь либо паршу. Я же сильнее всего беспокоился о лошадях. Испытываю глубокое уважение к животинкам, которым приходится носить нас на спинах, и считаю, что долг всякого всадника — заботиться о своем скакуне. Когда мне было шестнадцать, даже убил человека, который издевался над лошадью. Теперь я не настолько резок, поскольку с возрастом сделался мягче, а может, сердце мое преисполнено нынче понимания к ближним и милосердия к их слабостям. Однако к лошадям добрые чувства сохранил.
Но нам не удалось спокойно осмотреться в поисках гостиницы. Первое, что увидели, была толпа. Первое, что услышали, — крик. Первое, что вдохнули, — запах просмоленных дров. На том конце рынка собрался народец, а меж ним мы увидели фигуру в белой рубахе. Ее толкали, оплевывали, охаживали кулаками. Чуть поодаль стояли трое верзил из городской стражи. Глевии[18] они оперли о стену и, зубоскаля, прихлебывали пивцо из кувшина. То, что обменивались шуточками, я, понятное дело, не слыхал, поскольку шум стоял изрядный, но все и так было написано на их ухмыляющихся лицах. Хотя в данном случае правильней было бы сказать: ухмыляющихся мордах. Все трое напоминали хорошо откормленных боровов с тупыми ряхами, а то, что на голове у каждого был кожаный шлем, как ни странно, лишь усугубляло впечатление.
Посредине рыночка стоял просмоленный столп в шесть стоп высотой, вокруг сложены просмоленные поленья. На мой взгляд, весьма неумело. Подожги — и грешник задохнется в первые же минуты, не познав милости очищающей боли. А ведь только боль могла дать ему шанс на воскрешение — в далеком будущем, понятное дело, — в Царствии Небесном. А вот то, что столп был металлическим, означало, что подобные зрелища в этом городке уже случались и местом представлений для услады сердец здешней черни становился именно центр рыночка.
Стражники увидели нас, но не успели ничего понять, как мы уже въехали в толпу. Кто-то вскрикнул, кого-то Курнос ударил подкованным сапогом, кто-то еще упал лицом в грязную лужу.
— Стоять! — рявкнул я изо всех сил. — Во имя Святого Официума!
Не скажу, что толпа смолкла сразу же и что объяла нас набожная тишина. Толпа всегда — лишь толпа, и довольно много проходит времени, пока кто-нибудь сумеет ее окоротить. Но голос мой был настолько громок, а мы — верхом и при оружии — выглядели настолько грозно, что в конце концов толпа отхлынула, будто отливная волна.
— Кто здесь главный? — спросил я.
Уже не так громко, поскольку это не мне следовало драть горло, но им — покорно и молчаливо внимать.
— Я т-т-тут бургм-м-майстер, — проворчал, заикаясь, некто и вышел вперед.
Человек с крысиной мордочкой и в изгвазданном грязью плаще. Я глянул сверху вниз.
— Значит, бургомистр, — сказал я. — И ты отдал приказ о подготовке костра?
— Й-й-йа, — повторил, пусть даже с некоторым промедлением. — Н-н-но с кем й-й-йа гов-в-во… рю?
Это вот «рю» произнес, как сплюнул. Не понравилось мне его отношение к жизни. Что-то слишком уверенно чувствовал себя, имея за плечами толпу местных. Будто не понимал, насколько быстро разбегутся, едва только засвистят арбалетные стрелы, а сам он свалится в грязь с торчащими из груди древками. Но пока что у меня не было ни охоты, ни необходимости его убивать, хотя близнецы наверняка были бы не против. Стараюсь уважать человеческую жизнь, пока могу делать это без урона для себя самого.
— Я Мордимер Маддердин, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. — Слегка привстал в стременах и теперь говорил чуть громче, поскольку хотел, чтобы меня услышали.
И на этот раз наступила настоящая тишина, а бургомистр — или бургмайстер, как предпочитал называться сам, — внезапно остался в одиночестве. И только рядом, шагах в трех от его ног, лежала фигура в белой рубахе (вернее, некогда белой, теперь же белизна та едва проступала из-под грязи). Толпа отпрянула, кто сумел — быстренько скользнул в переулки или в отворенные двери домов. Те же, кто не сумел исчезнуть, отвернулись, делая вид, что попали сюда совершенно случайно. Все как всегда. Я лишь вздохнул.
