Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – бургграф
Стрела ударила его в раскрытый рот, он дернулся, сделал шаг и упал лицом вниз, крепко сжимая древко горящего факела. Из кузницы выбежали двое, один несет, прижимая к груди, полоски металла. Оперенный кончик стрелы возник у него в глазу. Этот рухнул навзничь, но награбленное не выпустил. Третий получил стрелу в живот и упал, перегнувшись и ухватив оперенное древко, но не решаясь выдернуть.
В толпе наконец поняли, что происходит не совсем то, что им обещано, да и я, прячась за деревьями, начал стрелять быстро и беспощадно: в спину, в голову, просто в пробегающие тени. Раздались вопли ужаса. Толпа начала шарахаться, топча друг друга, наконец с диким воем ринулась обратно, забыв о страстном желании насадить демократию и разграбить награбленное.
Я шел следом, мои пальцы одеревенели, а кисть распухла от частых ударов тетивы. Идиот, забыл надеть кожаную рукавичку, приходится гасить боль и заживлять рассеченную кожу, зато стрелы идут как пунктир, я то и дело переступаю через дергающиеся в агонии тела. Последние из убитых рухнули в распахнутых воротах, а уцелевшие мчались дальше, растеряв факелы, дико воя в смертном ужасе.
Я выпустил еще с десяток стрел вдогонку, вернулся в дом и торопливо упрятал лук в мешок. Амелия рыдает, обхватив столб на крыльце, Ганс и Фриц жмутся к ней, уговаривают не плакать, но у самих по щеках бегут слезы.
Она подняла ко мне испуганное лицо, на щеках мокрые дорожки.
– Они… убежали?
– Я ничего не рассмотрел, – сказал я, – мельтешили, потом как-то враз исчезли. Похоже, что-то их спугнуло.
– Не что-то, – возразил Гансик. – Вон сколько их лежит! И в каждом – стрела.
– Наблюдательный, – сказал я одобрительно. – Да, тебе от армии не откосить!
Амелия проговорила через рыдания:
– Не могу поверить… Господь спас нас… Спасибо Ему!
– Не за что, – ответил я скромно. – А вон, кстати, сюда спешит городская стража. Как и положено, когда все закончено. Вы видели, как пьяная толпа ворвалась и бесчинствовала, но не видели, кто их перебил…
Она смотрела расширенными глазами, я усмехнулся и скрылся в доме. Во дворе послышался конский топот, властные голоса.
Я сидел на своем ложе голый до пояса, зевал и тер кулаками глаза, когда на пороге вырос рослый человек в легких доспехах с большой золотой бляхой на груди, означающей, что он – начальник всей городской стражи.
Свет из окна упал на его суровое, обветренное и обожженное солнцем лицо, блеснули злые глаза. Я зевнул и сказал сонно:
– А, это вы, капитан Кренкель!.. Чё это вам не спится?
Он прорычал:
– Не прикидывайтесь! Кто там столько народу угробил?
– Там, – спросил я медленно и все еще сонно, – это где? На Каталаунских полях или при Фермопилах?.. Да, я там повоевал, не спорю… И пирамиды повалил по пьянке…
Он рыкнул громче:
– Я говорю, кто убил столько народу в доме? И за домом?
За его спиной возникли двое крепких стражников и уставились на меня, готовые хватать и вязать, но во взглядах я заметил почтительную осторожность. Акселерация свое слово сказала, и хотя это не моя заслуга, но я выше обоих на голову, шире в плечах в полтора раза и намного тяжелее.
Я спросил с изумлением:
– Вы с ума сошли? Я спал себе преспокойно. А тут какой-то шум. Не успел проснуться, как вы на пороге… А что, кто-то убит?
Стражники даже не переглянулись, много всякого вранья слышали, а Кренкель прорычал злее:
– Не прикидывайтесь!
Я сказал надменно:
– Если моя вина доказана… именно доказана, вы можете со мной разговаривать подобным образом. А пока что у вас есть только предположения, не так ли? И потому обращайтесь со мной соответствующим образом.
Он поморщился.
– Благородный да еще и образованный. Хлебнем с вами горя. Итак, вы спали и ничего не слышали?
– Точно, – подтвердил я, глядя ему в глаза.
Он неожиданно усмехнулся. Это выглядело устрашающе, словно волк оскалил клыки.
– Ничего, потруднее случаи распутывали.
– А что случилось? – настаивал я.
Он прямо посмотрел мне в глаза:
– Да тут куча пьяных пыталась побуянить. Кто-то поджег кузницу, а другие в доме изломали мебель.
– Какой ужас! – воскликнул я. – Надеюсь, вы, как представитель закона, примете меры к буянам?
Он скривился:
– Кто-то уже принял. Я не указываю на вас пальцем, заметьте. Но сейчас ловят уцелевших, а уж они дадут показания.
За его спиной наконец переглянулись, ухмылки широкие. Я сказал осторожно:
– Ну вообще-то тот, кто перебил эту шваль, защищал дом, семью и все имущество, что является… э-э… собственностью. Неотъемлемой и неотчуждаемой, вроде так. Священное право собственности. И кто посягнет на нее – должон умереть. Мол, протянешь руку – протянешь ноги.
Начальник стражи наконец-то посмотрел на меня с некоторым интересом, как на человека, хоть и перебившего кучу народу, а не как на загнанного в угол волка.
– Вообще-то да. Даже беглый взгляд…
Он запнулся, я спросил:
– Первые выводы уже есть?
– Да, – ответил он неохотно. – Поджигатель лежит с факелом в руке почти на пороге подожженной им кузницы. Еще двое грабителей остались прямо с награбленным в руках… так что убившему их ничего не грозит… Даже спасибо скажут.
Я проигнорировал сладкого червячка на крючке, сказал с прежним возмущением:
– Какой ужас!.. И это в нашей цивилизованной стране! За что налоги платим?
Он дернул щекой:
– Выродки везде бывают.
Из коридора вбежал, отстранив помощников, молодой парень тоже с бляхой, сказал возбужденно:
– В доме полно убитых! Начали было крушить мебель, но…
– Сколько убитых? – оборвал Кренкель зло.
– Много, – ответил парень с восторгом. Он смотрел на меня блестящими глазами, как на героя. – Еще не подсчитали. Какой облом у… гм… тех, кто их привел!
Кренкель посмотрел на него строго, перевел горящий взгляд на меня. Я смотрел смирно, как зайчик, жующий травку. Кренкель поколебался, наконец прорычал:
– Вы из благородных, так что я поверю вашему слову, если скажете, что в течение суток никуда не скроетесь.
– Даю слово, – ответил я с готовностью. – А что, во мне будет необходимость?
– К вам еще будут вопросы, – буркнул он. – Да и не только у меня.
– А у кого?
– И повыше меня есть власти, – ответил он нехотя. – Так что будьте здесь.
– А в город мне выезжать можно?
Он поколебался, молодой парень и стражи смотрели на меня с удивлением, наконец ответил хмуро:
– Можно. Но я бы не советовал.
– Думаете, сбегу?
Он оглядел меня с головы до ног:
