Сергей Костин - Охотник за бабочками
— Другого нет, — согласился я. И не предвидеться. Возвращаться к Лысому, значит рискнуть и будущим и Кузьмичем, — Залезем, что ли, осмотримся?
Внутри корабль производил гнетущее впечатление. Лет двести назад нанесенная краска облупилась, обнажая голое железо, которое начинало потихонечку ржаветь. Обрывки проводов свисающих с потолка, скрипящие полы. Паутина клочьями трепещется, и отовсюду странные звуки. Дежурное освещение, еле горя, освещает мрачные коридоры.
— А оно летает? — шепотом спрашивает Кузьмич.
Я пожимаю плечами. Разберемся.
Минуем заплесневелые переходы, набиваем несколько шишек в узких люках, встречаем парочку разложившихся трупов с нашивками техников. Заплутал кто-то. Находим дверь с надписью «Командирская рубка. Посторонним вход запрещен». Мы не посторонние. Мы хозяева. Новые хозяева.
Дверь, скрипнув несмазанными петлями, туго отворяется. И первым делом видим на дырявом металлическом полу разложенный звездой человеческий скелет. Порыв, пришедшего вместе с нами ветра, сдвигает череп с места, и он катится в нашу сторону, страшно щерясь.
Кузьмич с визгом прыгает мне за пазуху и дрожит. Я тоже взвизгиваю и отпинываю череп ногой. Нога застревает в распахнутой челюсти, от чего мой визг становится еще визгливее. С силой шмякаю череп о переборку. Разлетается он на мелкие куски.
И где-то в глубине ржавого нутра корабля рождается нервный смех. И затихает, разбившись о трухлявые стены бывшего первопроходца.
— Что это было? — Кузьмич высунул голову из надежного укрытия.
— А Галактика его знает, — первый страх прошел, и я взял себя в руки. За годы поисков редких экземпляров бабочек и не такое видал и слышал, — Ты, Кузьмич, лучше на это взгляни.
Там, где раньше лежал череп, прямо на полу был нарисован неизвестным нам материалом странный знак. Словно человеческий глаз, а вместо зрачка — чернота безумной пропасти.
Я присел на корточки и ткнул пальцем в этот самый зрачок. Холодом обожгло неимоверным. Мертвым холодом. И снова по кораблю пронесся тот же самый нервный смех.
— Черт, — выругался я, как мог, — Больно.
— Знамо больно, — Кузьмич следил за моими действиями издалека, — Нечего пальцы совать, куда не попадя. Досуешься однажды. Дырки не все безобидными бывают.
— Может это Лысина над нами издевается? — предположил я, баюкая онемевший и замерзший палец.
Кузьмич отрицательно покивал головой.
— Не похоже. Ты посмотри, на глазу даже пыли нет, а вокруг ее вон сколько скопилось. И следов, кроме наших, не видать. Да Лысина сюда и за пять орденов не полезет. Страх-то здесь какой.
В этом Кузьмич прав. О страхе верно заметил. Неприятно здесь. Муторно. И смех этот. Но жизнь-то продолжать надо?
— К черту глаз. Не нами нарисован, не нами и уничтожен будет.
Сильно сомневаюсь, что с этим глазом, даже если и очень постараться, можно что-либо сделать.
Я плюхнулся в кресло первого и единственного пилота, оно же место капитана, оно же место радиста. Кресло заскрипело ржавым скрипом, но не развалилось.
— Разберешься? — поинтересовался Кузьмич, устраиваясь на плечо и складывая крылышки.
Так. Что имеем? Вот эта кнопочка включает, судя по знаку, основной генератор. Жмем? Жмем. Хуже не будет. Хуже некуда.
Железо, которое раньше именовалось более гордо «Космическое железо», вздрогнуло и стало чуть заметно вибрировать. Значит все правильно. Генератор работает. А это уже половина дела.
— Света бы поболе, — поежился Кузьмич и опасливо посмотрел на оставшиеся от скелета кости.
Свет. Где кнопка? Кажется, вот эта. Вдавливаем до упора.
Рев бравого марша подкинул нас с места. Словно в каждое ухо вставили по динамику и прокручивают самую ужасную во вселенной музыку.
— Вырубай шарманку, — заорал Кузьмич, засунув кулаки в ушные раковины.
Я ткнул кулаком по панели, пытаясь на ощупь найти злосчастную кнопку. На счастье, удар достиг цели, марш заткнулся.
— Свет ищи, — трясясь, продолжал орать Кузьмич. У парня, должно быть, контузия. Ничего, такое быстро проходит.
Свет зажигался кнопкой с надписью «Свет». Надписи я поначалу не заметил. Пыли много. А со светом веселее стало. И с управлением понятней. Надписи, хоть и полу стертые, разобрать можно.
Через двадцать минут я не только знал, что это корыто способно летать на самых приблизительных скоростях, не только мог с закрытыми глазами пройтись по всем десяти отсекам, но и знал точно, лысина всучила мне самый отвратительный корабль, какой только знала история космоплавания.
Кузьмич быстренько слетал в заправочный отсек. Вернувшись, сообщил, что трупов больше нет, странных глаз тоже, с топливом лысый не обманул, полные баки, даже через край плещет.
— Сухариков нам подбросил, добрая душа, — сообщил также Кузьмич, хрупкая сухарик, от которого за версту разило каменной свежестью, — Я там в пару отсеков по пути залетел, со светом то сподручнее, везде одно и тоже. Пылища и пустота. Убирать-то кто будет?
В это время ожил передатчик.
— Эй, урод, ты меня слышишь?
— Лысина? — поинтересовался Кузьмич, засовывая в рот очередную порцию хлебного гравия.
Я ему посоветовал не переводить запас провизии, потом включил транслятор.
— Слышу вас хорошо. Слышу вас хорошо. Прием. Прием.
— Ага, — отозвалась лысина, — Значит, освоился уже. Ты там на меня не в обиде? Ну и правильно. Говоришь не корабль, а то, что у меня на плечах. Сейчас взгляну.
Из динамиков донеслось ругательство и звук чего-то упавшего на пол.
— Даже здесь воняет, — оседлав ногами изогнутую стойку микрофона, Кузьмич радостно щерился.
— В топку их! На переработку! — отдал кому-то распоряжение лысый и только потом обратился к нам снова, — Ты, урод, не прав. Зря ты так. Корабль не похож на это. Я же обещал тебе самый лучший? А офицеры слово свое держат. А что ржавый, ничего, сами в порядок и приведете. Да не на помойке я его нашел. Он сам из твоих Дьявольских Дыр и прилетел.
— Что значит «сам»? — поинтересовался я, — Прием!
— А вот это самое и значит. Полгода назад мои патрульные обнаружили на подходе к границе. Гонялись за ним долго. Докладывали, что даже стреляли в него. А ему, хоть бы что. И главное. Когда приволокли на блок пост, насильно конечно, по радио ругался по чем свет. А никого внутри не нашли. У меня там несколько человек пропало, в корабле этом странном.
— Значит, ты меня решил сюда заслать на смерть верную? Прием!
— Все-таки обижаешься. Да слышу по голосу. И снова зря. Кому как не тебе, урод, этим кораблем владеть. У меня глаз наметан. Я как тебя увидел, сразу понял. Ты и эта железяка, я хотел сказать, этот отличный корабль, созданы друг для друга. Ведь по твоим меркам скроен, под тебя, под уродца.