Андрей Стерхов - Быть драконом
Мы вернулись в Пределы.
Ощущение, которое я при этом испытал, передать невозможно, поймёт только тот, кто пережил клиническую смерть. Выразить это словами невозможно — мысль не участвует в таких ощущениях.
— Доигралась? — спросил я, когда вновь смог дышать и видеть.
— Сам виноват, — огрызнулась ведьма. — Как огулять бабу, так это мы пожалуйста. Как расплатиться, так извините. Так выходит?
— Скажи ещё, что я тебя изнасиловал.
— Скажу. Изнасиловал. Изнасиловал-изнасиловал-изнасиловал! Поимел с особым цинизмом.
— Это ещё вопрос — кто кого поимел.
Она задохнулась от возмущения.
— Да ты… Да я…
И зашарила слезящимися, нахватавшимися «зайчиков», глазами в поисках чего-нибудь такого, что можно метнуть. Но ничего такого не нашла. Пошла на меня с голыми руками.
— Угомонись, женщина, — осадил я её, но на всякий случай отошёл на два-три шага назад. — Подумай лучше о том, как отсюда выбираться будем.
Не даром я об этом спросил. Место, в котором мы оказались, было ещё тем. Глушь. Глухомань. Медвежий угол. Небольшая, поросшая папоротником-орляком, поляна посреди тайги. Посреди самой настоящей тайги.
— А где это мы? — прониклась моей озабоченностью ведьма, остановилась и задрала голову.
Я тоже посмотрел наверх и, глядя на жёлтый круг луны, сделал «мудрый» вывод:
— Судя по тому, что ночь на дворе, где-то далеко на востоке. На дальнем востоке. На очень дальнем.
Присмиревшая ведьма поёжилась от холода и сказала:
— Надо выбираться.
— Надо. Вот только как?
— Каком к верху. Цепь соорудим и тем же макаром — через Запредельное.
— «Возьмёмся за руки, друзья» не пройдёт, — опустил я её с небес на землю. — Я пустой. Да и у тебя, я думаю, Силы…
— Всю на тебя, гада, истратила, — подтвердила она со вздохом и вновь поёжилась. Из одежды на ней была только юбка.
Я швырнул ей пиджак и, пока она его натягивала, сообщил:
— У меня твой пантакль.
— Блин жаренный! — больше для порядка, чем по злобе, выругалась ведьма. — А я-то думаю, как это оно так всё перекосило. А оно вон оно как.
— Он нам не поможет?
— Гони сюда, распечатаю.
Я вернул артефакт. Она подержала его на ладони не больше секунды, а потом зашвырнула в кусты. И при этом ничего не сказала. А что тут говорить? Всё было понятно и без слов — пантакль разрядился при ударе.
— Пойдём пешком, — предложил я.
— Пешком? — переспросила ведьма.
— Пешком.
— С ума сошёл?
— А что — ты прихватила метлу или ступу?
— Пешком не пойду.
— Коней беспредела запрячь?
— Не пойду.
— Грибы, орехи собирать умеешь? От крокодила убежать в лесу сумеешь? — вспомнил я песню бойкой девчонки по имени Красная Шапочка.
Альбина закусила удила:
— Не пойду и всё.
— Каждый в своём праве. Оставайся. Может, восстановишь Силу через энное количество дней. Если, конечно, комары тебя к тому времени не сожрут.
О комарах я не зря обмолвился. Кровососы, вернее их самки, уже барражировали над Альбиной тёмным беспокойным облаком. Над ней да. Надо мной — нет. Надо мной никогда не летают. Что естественно: комары, как и все прочие кровососы, жутко боятся чёрной крови, делают фу и облетают стороной. А те, кто спьяну или сдуру всё же вгрызаются, сразу дохнут: кровь дракона действует на них как ДДТ. Как здравствуй и прощай. Как недопитый чай.
Пока Альбина сооружала спасительное опахало из стеблей кровохлёбки (есть такая трава, корни хороши при резях), я осмотрелся.
Оказалось, что нам здорово повезло. Просто несказанно. Будто четыре шара из шести в спортлото угадали.
То, что ночь стояла лунная при чистом небе, это уже само по себе было здорово. Но это ещё не самое главное. Главное заключалось в том, что поляна, на которую мы так неловко вывалились, являлась своеобразным перекрёстом: с запада на восток проходила через неё тропа (хоть и сильно заросшая, но всё же приметная), а с юга на север тянулась широкая просека линии электропередачи. Так что выбор предлагался неслабый. Имелась возможность топать на все четыре стороны. Выбирай, не хочу. Туда можно, сюда можно, а потом развернуться на девяносто градусов и ещё раз: сюда вдоль столбов или вдоль них же — туда. Я выбрал тропу. По той причине, что жутко не люблю гуденье проводов. Оно меня раздражает.
Определившись со стезёй, я стянул носки, запихнул их поглубже в задний карман своих тёртых «ливайсов» и двинул на восток. Не знаю, почему именно на восток. Потому что. На восток и всё. Двадцать седьмое правило дракона гласит: «Не знаешь, что делать, делай хоть что-то». Переиначив, можно сказать: «Не знаешь, куда идти, иди хоть куда-нибудь».
И я пошёл.
Ведьма чертыхнулась, плюнула, но увязалась следом. И сразу стала охать — то на камень босой пяткой ступит, то об корень, переползающий змеёй через тропу, споткнётся, то от хлёсткой ветки не успеет увернуться. Рейнджер из Альбины был никакой. Разнеженная городская фифа. Принцесса на бобах.
— Холодно? — спросил я через какое-то время. Спросил, не оборачиваясь, но с нотами лживой заботы в голосе.
— А ты как думаешь! — фыркнула она.
— Думаю, да.
— Конечно, холодно.
— Это радует. Двустороннюю пневмонию схватишь, глядишь, в следующий раз думать будешь, прежде чем на дракона кидаться.
Она не поленилась, нашла под ногами корягу и запустила мне в голову. И ведь попала зараза. Хорошо ещё, что не камнем каким.
«Пьера де Ланкре на неё нет, — подумал я, потирая ушибленное место. — Его или какого-нибудь другого демонолога тире молотобойца, способного в охотку насобирать дровишек для очистительного костра».
— Получил? — позлорадствовала ведьма.
— Получил, — признался я, а потом без всякого перехода спросил о том, о чём давно хотел спросить: — Скажи, душа моя, ты на самом деле собиралась меня испепелить?
— А то!
— Зачем?
— Потому что гад!
Не нужно прожить мои четыреста пятьдесят восемь, чтобы заметить, что на вопрос «зачем» женщины чаще всего отвечают «потому что», а на вопрос «почему» — «для того, чтобы». Они не отличают причину от цели. Мне иногда кажется, что ни цели, ни причины в их алогичном мире не существует вовсе, а существует только немотивированный порыв. И как раз вот этот вот порыв заставляет их совершать необдуманные поступки. Совершать во что бы то ни стало. И совершать без оглядки. Неважно, по какой причине. Безразлично, с какой целью. Вывод: порыв — вот настоящее имя всякой женщины, и поэтому лучше их не злить. Хотя бы по пустякам.
Какое-то время мы шли молча. Тропа поначалу тянулась вдоль оврага, по дну которого журчал невидимый, скрытый за густыми зарослями и ночным туманом, ручей. Оттуда, снизу, душевно тянуло сырыми гнилушками, мокрой травой и спелыми мухоморами. Но потом тропа стала всё дальше и дальше уходить от оврага, запетляла и потянулась на сопку. Идти стало трудней. Альбина заныла:
