Александр Прозоров - Зубы дракона
— Нет ты видел?! Какое изощренное германское коварство! Они это специально задумали, ей богу специально!
— Не крути хвостом. Ты можешь сказать, что со мной происходит?
— Могу… — он наполнил бокал, отошел к дивану, сел, сделал несколько глотков. — Конечно, могу.
— Ну?! — потребовал я, усевшись рядом.
— Сейчас. — Он неторопливо выпил шампанское, и только потом заговорил. — Ты никогда не задумывался о том, насколько мир в котором мы живем, отличается от мира, который мы видим?
— Это чем?
— Ох, Игорек, You studied badly at school. Всем. Начиная с того, что земля не такая плоская, как кажется, а Солнце не крутится вокруг Земли, и кончая тем, что мы можем увидеть одиночный фотон, прилетевший с другого края вселенной и при этом не заметить потока жесткого излучения, способного зажарить нас в течении минуты. Мы можем без труда отличить на вкус соль от сахара, но не можем отличить гранит от чугуна. Мы способны различать только то, что нужно для конкретного проживания, и ничего более. Мир, который видит каждый из нас, заметно отличается от того, который видят остальные. Но в детстве нас начинают учить, что вон то нечто, похожее на взрыв на макаронной фабрике, называется прямая, а вон то, пляшущее на месте, называется зеленым цветом. Мы приучаемся называть одинаковыми словами одинаковые явления, которые все видим по-разному.
— Ну и что?
— А то, что мы слишком доверяем своему здравому смыслу, хотя он дурит нас постоянно: нам кажется, что лишняя грязь ухудшит качество стекла, а происходит наоборот — потому, что оптика подчиняется формулам, а не здравому смыслу. Мы дуем между страницами, чтобы их раздвинуть, а они слипаются — потому, что законы аэродинамики не имеют отношения к здравому смыслу. Мы слишком привыкли доверять тому. что видим. И даже начинаем считать то, что видим, истинной. В нашем питерском Университете как-то поставили эксперимент: одели студенту очки, которые переворачивали мир в его — глазах вверх ногами. И всего через неделю он опять стал видеть город нормальным, хотя очки не снимал.
— Ну и что?
— Вот an ass! Я тебе объясняю, что мир вокруг отнюдь не такой, каким кажется, но наши мозги преобразуют электро-магнитно-гравитационную мешанину вокруг в четкую внятную картинку, в которой мы способны нормально ориентироваться и принимать правильные решения. На этой картинке есть то, что нужно для проживания и нет того, что на выживаемость не влияет. Ты когда-нибудь видел магнитное поле Земли? Нет. Тебе это не нужно. А черепахи видят, они по магнитным линиям в миграциях ориентируются. Мы не видим воздух, в котором можно ходить, но видим стену, на которую можно опереться, хотя и то, и другое — абсолютная пустота. Если сжать нашу планету так, чтобы между атомами не осталось пустоты, получится шарик в три сантиметра диаметром. Но эту пустоту мы воспринимаем как твердое препятствие! Видим движение маятника, но не видим потока жесткого излучения той же плотности, чувствуем запах самой махонькой котлетки, которую можно съесть, и не чуем запах огромной кувалды, которая все равно не съедобна.
— Но при чем тут мои сны?
— What a fool you are, Игорь! Я же тебе объясняю, что мы видим ту картинку, которую рисует мозг! И если в организме происходят явления, которые требуют от тебя конкретных мыслей, желаний и реакций, то мозг не будет посылать тебе факс или звонить по телефону! Он даст тебе картинку! И ты, по своим ощущениям, окажешься в другом мире! Понял, авеструх тупорылый?
— То есть, это все-таки сон?
— Но только такой, в котором можно лишиться головы… Иначе твой мозг не стал бы прибегать к столь радикальным средствам. Так что, не зевай! — он протянул мне стакан, и я, совершенно машинально, выпил.
* * *Солнце пекло так, словно я уже забрался на небо и касаюсь его спиной, камни жестко врезались в грудь и живот, а нос щекотала короткая жесткая травина. Я сел. Чегай лежал рядом с обрывом и тяжело дышал. Одна рука его вывернулась; пальцы кровоточили. Сил сесть у него явно не хватало. Сон. Неужели это сон?
Чегай тихонько застонал. Живой, значит. И я тоже живой. Живой и голодный. Мышцы еще ныли от усталости, но теплое пульсирование крови в зубах заставило подняться на ноги. Пульс. Пульс добычи. Клыки чуяли поживу. Достаточно просто дать им волю, а уж свое дело они знают отлично.
Словно со стороны, я наблюдал, как поднялась голова; глаза, прищурясь на солнце, быстро обежали каменные осыпи: редкие сухие травинки, пара жухлых кустиков, судорожно впившихся корнями в черные трещины скалы, лежащий без сил человек…
Человека трогать нельзя!
Взгляд послушно побежал дальше: ярко-зеленая кочка, окруженная рыхлыми кучами серого мха, еще одна кочка, но уже увядшая, свежий помет. Сочный импульс резкой боли в зубах заставил меня замереть; пульс резкими, как удары хлыста, горячими толчками бился, ища выхода. Тело мягко качнулось вперед, сделало несколько бесшумных шагов, губы расползлись в холодной улыбке, которая демонстрировала не веселье и радость, а готовность белых, крепких клыков к схватке.
Но противник еще не появился. Горячий пульс вел тело — уже не мое тело, а тело голодного хищника — по следу. Крупный бурый валун, треснувший посередине, ямка, едко воняющая испражнениями… Россыпь мелких камушков, а за ними, под основанием высокого скального пальца, трещина. Голова наклонилась, широко открытый рот втянул воздух… Нежно и тепло пахнуло жилой норой… Пустая… Но еда где-то здесь, рядом, зубы чуют ее сладкий аромат, аромат жизни, аромат пищи.
Есть! Тело кинулось вперед; мелкий серый камешек в прыжке метнулся из-под мшистого валуна, но челюсти сомкнулись, и чужая трепетная жизнь стала просто сытным куском мяса и терпкой кровью, омовением блаженства для усталых мышц.
Я выплюнул изжеванную шкурку, сладко потянулся и направился к Чегаю.
Он сидел, опершись спиной на камень, и глупо улыбался.
— Надо же, выбрались. А я и не ожидал…
— Чего ж ты полез, если не ожидал?
— Снизу гора была… Ну, казалось, что легко получится. Я думал, до вечера домой доберусь.
— Ты же всю жизнь в горах провел?! — поразился я его наивности.
— Но мы никогда по склонам не лазили! — чуть ли не возмутился Чегай. — В сад ходили, по озеру плавали, но в горах не бывали никогда!
— Ничего себе… — я попытался себе представить, как можно провести детство на вершине горы и ни разу не полазить по обрывам, и не смог. — Дай лучше попить, во рту пересохло.
— Что попить? — удивился Чегай.
— Ну, ты взял с собой пожевать чего-нибудь, попить?
— Не-ет, — неуверенно сообщил парнишка.
