Терентий Гравин - Игрок поневоле
Только я прекрасно понимал: как только я об этом проболтаюсь или баронета Дарзлей сама догадается по косвенным признакам — мне наступит конец. В полном смысле этого слова. С меня снимут шкуру вместе с глупой головой и будут об неё несколько сотен лет вытирать обувь. Хорошо ещё, если не с острыми каблучками.
Чтобы этого не случилось, следовало немедленно выработать действенную тактику и стратегию в собственном поведении. Сегодня меня выручил здорово лысый гном, но в следующий раз удача от меня может отвернуться, поэтому следует рассчитывать только на мой мозг. И задача у мозга только одна: моментально отсечь все ненужные эмоции, рецепторы и зрительные восприятия остального тела, как раз тот самый мозг и отключающие. Сложно? О! Ещё как! Был бы рядом со мной мой лечащий психиатр, Аристарх Александрович Синицын, он бы научил нужным методам и навыкам. А так пришлось самому вспоминать, сопоставлять и придумывать.
Я додумался до самого элементарного: надо просто обучить мозг определённой, жутко неприятной команде, благодаря которой он станет вводить меня в состояние крайнего отвращения, уныния и даже презрения. А что это может быть за команда? Или, точнее говоря, напоминание? Правильно, только одна, при которой необходимо вспомнить, кто я есть на самом деле, где лежу с уткой между ног и как страшно выглядит моё изрезанное осколками и обезображенное огнём лицо. Что там санитары обо мне порой говорили, когда думали, что я в коме? «Редкий урод!», кажется… Ещё и о веках раздвоенных, и о других частях лица с удивлением переговаривались. Так что я сам с содроганием представлял свою внешность там, в мире Земли.
Команда для внутреннего содрогания теперь будет звучать коротко и убийственно: «Урод!» Это напоминание меня сразу вгонит в нужный тонус и никакие ухищрения ведьмы теперь мою защиту, бронированную самыми неприятными воспоминаниями, не пробьют.
Ура мне, великому психу всех времён и народов, занявшемуся самолечением!
Попробовал пару раз — действует! Только начинаю присматриваться к такому милому личику или к такой соблазнительной фигурке и расплываться дрожжевой массой, как звучит окрик мозга «Урод!», и я вновь холодная, равнодушная скала из гранита. Лепота!
Кажется, дама мои пробы, испытания, занятия экзорцизмом заметила. Почувствовала нечто неладное, догадалась, что я изгоняю из себя этакие путы ведьмы, и явно забеспокоилась. Похоже, начала догадываться, что победа над моим телом удаляется в туман неопределённости и отрицания. По крайней мере, я такие выводы делал по причине появления растерянности в её ауре, непонимания и крайней досады. Да и губки свои коралловые она стала покусывать в задумчивости… И язычком розовым облизывать эти губки… И зубки белоснежные…
«Урод!» — Команда мозга меня живо отрезвила, внутренне всего перекрутила, и я уже с полным равнодушием перевёл взгляд с женщины на красивое здание. И сразу восторженно заахал:
— Нет, вы только гляньте, какие удивительные шпили на башенках! Да и весь экстерьер в целом просто потрясающий!
Глянули. Каждый в меру своих знаний и художественного вкуса высказался… да и поехали дальше. Я же старался и не смотреть на сияду специально. Лишь в случае необходимости, держа буквально на поводке готовое сорваться слово-команду. Вот так я обзавёлся злой овчаркой, живущей в моём сознании. Трудно было сказать, сколько проживёт это экзотическое животное, но я постараюсь его подкармливать, а забыть о нём не дадут постоянные эскапады в мой адрес всё той же сударыни Дарзлей:
— Ну и долго нам ещё ехать?
— Ты куда-то торопишься? — Спокойная, ленивая заинтересованность лидера.
— Мне показалось, что перпендикулярная улица, мимо которой мы проехали, выводит на городской рынок.
— Я тоже заметил. Ну и что с того?
— Малые лотки и небольшие прилавки — это не магазины с охраной и приказчиками. Уж там мы точно можем рассмотреть, а то и прибрать совершенно ничейное добро.
Чуть подумав, я вынес вердикт:
— На обратном пути мы постараемся глянуть на этот рынок. Если успеем. Издалека. В бинокль.
— Наш лидер боится карманников? — с едким сарказмом встрял в наш обмен словами Чайревик.
— Нет. Просто включаю здравый смысл. Дураку понятно, что там таится опасность, раз ни наши слуги, ни фейри не посоветовали туда заглянуть. Да и мне удалось рассмотреть неупокоенные, точнее говоря, неубранные тела. При общей идеальной чистоте улиц подобное настораживает, не правда ли?
Все трое непроизвольно оглянулись на оставленный позади перекрёсток. И вскоре уже Даниэлла придумала новый повод, чтобы на неё обратили внимание:
— Моя кобыла плохо слушается узды. Её что-то раздражает… Может, седло неправильно наложено? Или что-то постороннее под попону попало?
— Сейчас сделаем остановку и посмотрим, — пробормотал я, даже не повернув голову в сторону красавицы, принявшей томный, но одновременно обеспокоенный, беззащитный вид. — Только выберу подходящее место.
Я-то знал, что мы почти прибыли, да и на следующем перекрёстке увидел описанный мне ориентир, поэтому повернул на короткую, но широкую улицу. Она нас и вывела на нужную площадь, с несколько неуместным названием Резиденция.
Глава 12
Дела казённые
Спешились возле канцелярии, и хоть как моему сердцу не хотелось оставлять этих двоих наедине, я наступил на горло своим чувствам кованым сапогом целесообразности:
— Димон! Осмотри лошадь нашей подруги…
— Я не ваша подруга! — вспылила Даниэлла.
— …по команде! — как ни в чём не бывало, продолжил я. — И посматривайте тут по сторонам в оба. Если вдруг появятся сторожа или ещё какие служивые — ведите себя крайне вежливо и осторожно в беседе с ними. Если что, труби в свой охотничий рог. Ну а мы с Александром пойдём искать местных чиновников. Пожелайте нам удачи.
И мы стали подниматься по широким, раскинувшимся далеко в сторону ступеням. Снаружи никого не было, но было странно, если такое важное для города здание осталось бы без охраны.
Массивная, высоченная дверь, а точнее, одна её половинка, поддалась с некоторым трудом. Оказалось, что с той стороны её придерживает упругая пружина. Ну и за коротким предбанником возвышалось два (кто бы сомневался) Скелета-толстяка. Только они были не в пример стражникам, стоящим на воротах крепостной стены. Эти умертвия стояли, облачённые в шлемы, кольчужная бармица которых опускалась не только на плечи, но и на грудь, и на спину до лопаток. Плюс широченные пояса с металлическими вставками, похожими на патронташ, и тяжеловесные даже с виду сапоги выше колен.
