Эдуард Веркин - Место Снов
Перец взмахнул рукой и продемонстрировал длинное острое шило. При виде шила у Ляжки задрожала нижняя губа. Перец поднял штырь на уровень глаз и отмерил ногтем нужную длину.
Длина была внушительная, у Ляжки задрожала еще и верхняя губа. Перец долго на него смотрел, все отодвигая и отодвигая ноготь по штырю, потом не выдержал и жизнерадостно расхохотался.
– Шутка, – сказал он, отсмеявшись. – Хорошая шутка очищает кровь, если сейчас я бы быстренько сдал анализ, то уровень гемоглобина у меня просто зашкаливал бы. Будто я целый месяц пил гранатовый сок. Не бойся, мой добрый вассал Ляжка, я пошутил.
Ляжка вытер лоб обеими руками.
– Я пошутил, – продолжил Перец. – Пошутил. Не расстраивайся, Ляжка, татуировку наносят не на срам. Ее наносят на плечо. И не двух драконов, а профиль сюзерена.
Зимин с удивлением посмотрел на Перца. Ляжка тоже был удивлен.
– Именно так, – подтвердил Перец. – Именно так. Только профиль сюзерена способен отпугнуть от вассала всевозможную нечисть. Можете смеяться и шутить, только вот вернее средства нет. Ты как, Ляжка? А то чавкало с тобой за месяц разберется…
– Я… я согласен…
Дальше Зимин отправился в лачугу спать. Он улегся на соломе и стал потихоньку думать о себе, о мире и о своем месте в этом мире, иногда, довольно редко, Зимин любил подумать, потешить себя мыслями о разном. Зимин представил отца.
Нормально ли в тринадцать лет не думать о своем будущем и о благоустройстве жизни, а пребывать в состоянии общей органической бессмысленности? Отец всегда говорил, что в годы Зимина он уже вовсю работал в колхозе на быке, а затем на тракторе и кормил тем семью. Но уже тогда он видел свое будущее на вертолетном заводе. И всю свою жизнь он, отец, положил на то, чтобы его дети, то есть Зимин, не свели близкого знакомства с лопатой и что если Зимин знакомство с лопатой все-таки сведет…
Отец вздыхал и пожимал плечами, как бы умывая руки над тушкой неразумного отпрыска. В тринадцать лет отец знал, что ему надо, знал, что будет инженером, женится, родит сына Зимина, будет счастлив и станет заниматься любительской фотографией.
Зимин вздохнул. Никаких особых желаний у него не было. Зимин не любил фотографию, астрономию и аквариумистику. Да, ему нравились компьютеры и мотоциклы, но иногда Зимин подозревал, что и их он не любит по-настоящему.
Зимин вздохнул еще, почувствовал себя человеком без серьезного наполнения и решил спать, поскольку лишь сон восполняет в организме недостаток витаминов.
Он спал и слышал, как вскрикивает татуируемый Ляжка и хохочет татуирующий Перец. А когда Зимин проснулся, то первым делом увидел Ляжку.
Ляжка изменился. Он был каким-то строгим и гордым, каким раньше Зимин его никогда не наблюдал. Зимин подошел поближе и увидел, что правый бицепс Ляжки украшает корявая татуировка. Художественных способностей у Всадника П. явно не было, сходство с собой ему передать не удалось. Как, впрочем, и вообще сходство с человеком. Больше всего рисунок на плече напоминал муравьеда и почему-то поэта Пушкина. Только без цилиндра. Такое рисуют маленькие дети, когда воспитатель в детском саду просит их нарисовать кошку.
– Это что, барабашка? – спросил Зимин.
– Это сэр Персиваль Безжалостный, рыцарь ордена Алмазной Твердыни, носитель Клинка Апокалипсиса третьей степени с Золотыми Дубовыми Листьями, кавалер Золотого Локона!
– Не думал, что он похож на барабашку…
– Тебе и не понять, – надулся Ляжка. – Тебе еще далеко до понимания. Это символ, здесь детального сходства не требуется…
– Сделал татуировку – и гляди-ка, человеком заделался, – задумчиво сказал Зимин.
Ляжка не ответил и с гордым видом проследовал к своему колесу и принялся проверять степень его амортизации, степень износа частей. Зимин усмехнулся: ему представилась старая колхозная лошадь, проверяющая собственную упряжь перед посевом озимых. Жалкое зрелище. Когда Ляжка забрался в колесо и принялся производить беговую разминку, Зимин не вытерпел этого и отвернулся. Он подумал, что, судя по жизнерадостной старательности, от чавкала Ляжка избавился.
– Если хочешь, я могу сделать защитную татуировку и тебе, Доход, – прервал Перец его размышления. – Вообще-то…
– Спасибо, в другой раз, – отказался Зимин. – Мне мама строго-настрого велела не делать никак татуировок, она воспитана в старых традициях.
– Мастер, – позвал из колеса Ляжка. – А у тебя… а у тебя…
– Ты хочешь спросить, есть ли татуировка у меня? Есть ли то, что меня охраняет?
Ляжка почтительно кивнул и чуть ли не просунул голову между прутьями.
– Достойны ли вы? – задумчиво сказал Перец.
– О да, монсеньор, – пискнул Ляжка из колеса.
– Дубина, – вздохнул Перец. – Монсеньор – это духовное звание, рыцарю же полагаются звания светские. Ну да ладно, я думаю, время пришло. Я покажу вам своего хранителя, только прежде вы должны омыть свои лица, дабы не осквернить этот образ своим подлым взором. Идите к луже.
Зимин хотел выразиться, но ругаться с утра было лень, он отправился к луже и стал умываться пальцем. Перец заметил это и посоветовал умываться в полную силу, в противном случае не видать Зимину охранной татуировки как собственных ушей.
Ляжка тоже выскочил из колеса и побежал к луже, и умывался хорошенько, даже тер щеки песком, Зимину стало даже как-то противно от такой старательности.
Они помылись и подошли к Перцу. Зимин вдруг с неудовольствием заметил, что количество фурункулов на плечах и спине Перца изрядно сократилось, видимо, физический труд шел ему на пользу. А может, фурункулов стало меньше оттого, что Перец их больше не злил своими расковыриваниями – инструменты-то у него изъяли.
Охранники на валунах заволновались, а потом один из них крикнул:
– Работать давайте! А то обеда не получите, блохастики.
– У нас вакации, – серьезно ответил Перец.
И пока охранники думали, что такое вакации, Перец торжественно размотал повязку на своем левом плече.
– Это портрет благородной дамы, – сказал Перец. – Чье имя высечено огненными буквами в моем сердце.
Зимин пренебрежительно взглянул на руку Перца.
Это был на самом деле портрет. Тончайшая работа, почти как фотография, только гораздо лучше. Светится.
– Этот портрет сделал бродячий художник, который однажды заглянул в Светлозерье. Я отдал за этот портрет шпагу с золотым эфесом в виде морского змея, вступившего в схватку с кашалотом. Художник работал над ним почти неделю, и всю неделю я не ел, а пил лишь росу, собранную гномами на лугах. Знаешь, это…
Перец рассказывал еще и еще, но Зимин его уже не слушал. Он смотрел.
Зимин смотрел и чувствовал, как окружающий мир, серый, болотный и вонючий, растекается добрыми яркими красками.
