Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
– Расскажи мне про это место, – прошу я, закрывая глаза. – Оно мне редко снится, и я почти ничего не знаю…
– Рассказать тебе сказку? – тихо смеется Ада. – Сказку о волшебной стране, где вечное лето, где без нас, сами собою, проживаются лучшие из выдуманных для нас несбывшихся жизней?
25. Ачуч-пачуч
…согласно поверьям, люди постепенно уменьшаются, достигая в конце концов размера, позволяющего им пройти через игольное ушко.
– О волшебной стране, да, – бормочу я. И вдруг сон снова слетает с меня. – Слушай, – говорю, – получается, что вчера я мог попасть туда… наяву. Потому что я наяву ехал в этом троллейбусе, я же тебе рассказывал: он меня до подъезда довез…
– А вот не специалист я по троллейбусам, – немного сердито говорит Ада. – Я по своим сновидениям пешком хожу, знаешь ли, а на дурацком городском транспорте я там не катаюсь… Наяву, говоришь? Ну, все может быть. Хотя мне всегда казалось, что оказаться там наяву труднее, чем верблюду попасть в Царствие Небесное…
– Пройти сквозь игольное ушко, – педантично поправляю я.
– Что? – моргает она.
– Ты перепутала цитату. В первоисточнике верблюд проходил сквозь игольное ушко, а в Царствие Небесное попадали… – вернее, наоборот, не попадали – богатые.
– А, ну да, – рассеянно улыбается Ада. Мыслями она сейчас где-то далеко, там, где нет ни меня, ни верблюдов, ни игольных ушек, ни ущемленных в иммиграционных правах богачей. В Царствии Небесном, очевидно.
Больше всего на свете я сейчас хочу ее поцеловать, или хотя бы по щеке погладить, прикоснуться ласково к женщине, которую почему-то люблю больше жизни, но ее отсутствующая улыбка похожа на вежливое предложение убираться к черту, и я засыпаю. На сей раз – крепко и надолго.
26. Ашвины
Ашвины принадлежат к небесным божествам и связаны с предрассветными и вечерними сумерками <…> они возвращают жизнь умершим.
Меня никто не будит, поэтому я сплю чуть ли не до вечера. Проснувшись, обнаруживаю, что в доме никого нет, а на полу возле дивана лежит записка: «Можешь сожрать, выпить и выкурить все, что найдешь в доме, но не смей пользоваться моей зубной щеткой. И дождись меня обязательно!!!!!!!!!» – восклицательных знаков целых девять, по числу моих запасных жизней. Что ж, хорошая цифра. Убедительная.
Но я, собственно, и не собирался отсюда убегать. Мысль о том, что я могу больше никогда не увидеть Аду, казалась мне – не то чтобы невыносимой, но весьма нелепой. И потом у меня еще оставались вопросы. Столько вопросов! От ответов на половину из них в той или иной степени зависела моя жизнь; прочие же были продиктованы нормальным человеческим любопытством.
Поэтому я принял душ, заварил чай – больше мне, собственно, ничего не требовалось, и рад бы совершить дозволенный грабеж, да организм не велит – и чинно уселся с чашкой в той части студии, которая выполняла роль кухни. К слову сказать, ни телевизора, ни радиоприемника у Ады не было; она не держала дома ни книг, ни газет. Ни единой строчки текста не удалось мне обнаружить в ее жилище – кроме разве что оставленной мне записки, но ее я уже прочитал. Чай пришлось пить в полном внутреннем молчании, и это немного действовало мне на нервы. Вспоминать вчерашний день было, мягко говоря, некомфортно; обдумывать свое ближайшее будущее – того хуже. А в настоящем не происходило ничего – кроме, конечно, чая. Да и тот быстро иссяк. Я уселся на подоконник и стал разглядывать облака. Этот процесс немного сродни чтению: такой же увлекательный, безопасный сон наяву, только сюжеты попроще…
На пороге сумерек в замке заскрежетал ключ. Ада вернулась. В первое мгновение, впрочем, я решил, что мое уединение нарушила какая-то посторонняя дама: сегодняшняя Ада не походила ни на давешнюю убийцу, ни на совоокую амазонку, пришедшую той на смену, ни на счастливую девчонку в красном свитере, которая убаюкивала меня минувшей ночью. Сейчас в дом вошла эффектная деловая женщина: шикарный серый костюм в тонкую черную полоску, изящные туфельки на низком каблуке, волосы аккуратно причесаны, на носу – пижонские очки «для чтения», узкие полоски стекол без оправы, по таким сейчас все городские модники с ума сходили, даже те, кому коррекция зрения не требовалась.
– Так вот вы какие, северные олени, – лопочу ошарашенно.
Она улыбнулась одними губами, уселась напротив, испытующе заглянула в глаза. Вздохнула. «Давай, – говорит, – с вещами на выход».
Я был разочарован, но виду не подал. Признаваться, что я надеялся остаться здесь надолго, было бы опрометчиво – раз уж от меня решили избавиться. Но она и так все поняла.
– Той Ады, которая тебя вчера сюда притащила, больше нет. И не будет, я надеюсь. Я теперь вместо нее. А рядом со мной тебе делать нечего – наяву, по крайней мере.
– Это метафора? – осторожно поинтересовался я, застегивая куртку.
– Это хренафора, – смеется.
Позже, в машине, она сказала:
– Меня не покидает ощущение, что вчера я спасла твою жизнь. Может быть, у тебя их действительно девять – да хоть четыреста! Но вещь все равно ценная, как думаешь?
27. Аэндорская волшебница
Волшебница из Аэндоры, <…> предсказавшая Саулу поражение в войне.
– Ценная, – говорю. Кто бы спорил!
– Ну вот. А взамен мне нужно вот что… Просить тебя молчать обо всем, что случилось, не буду: ты и без моей просьбы будешь молчать, тут я спокойна. И адрес мой ты вряд ли запомнил: я сама, когда сюда переехала, в первые дни по бумажке свой дом находила в этом лабиринте. Поэтому я попрошу тебя только об одном одолжении: не пытайся меня разыскать. Не нужно записывать номер моего автомобиля, не нужно наводить справки, не нужно шляться по этому району в надежде меня встретить. Ничего в таком роде, ладно? Считай, что я тебе просто приснилась. Это ни к чему не обязывает.
– Хорошо, – соглашаюсь. – Не буду. Если даже случайно на улице встречу, сделаю вид, что мы незнакомы.
– Это как раз глупо, – возразила Ада. Тон ее серьезен, глаза печальны. – Если ты когда-нибудь увидишь меня на улице, беги навстречу, ори, делай все, чтобы привлечь мое внимание. Потому что если мы когда-нибудь встретимся снова, это будем уже не совсем мы. И возможно, эти новые люди смогут провести вместе немного больше времени, чем кусочек ночи.
– Вот теперь я не понимаю ничего, – удрученно сознался я. – Если ты хочешь, чтобы я узнал тебя на улице, какого черта ты не диктуешь мне свой телефон или не записываешь мой? Что ты дурью маешься?
Я срываюсь на крик, потому что (я сам только теперь начинаю это понимать) расстаться с Адой для меня сейчас смерти подобно. Это не какая-нибудь дурацкая «любовь с первого взгляда», не сопливая собачья чушь для озабоченных юных прыщеносцев, просто рядом с нею мне ничего не страшно, а без нее… без нее я буду чувствовать себя как человек, болтающийся над пропастью в кабинке вышедшей из строя канатной дороги: вроде жив еще, но ясно уже, что это ненадолго. Потому и ору как идиот: слишком уж велика ставка.
