Сергей Петренко - Апрель. Книга первая
…Гирлянды, пышные кусты сосулек вырастали на крышах, мостах, карнизах! На Островах не бывает таких сосулек, и ещё — я слышал, как нравятся они ветру. Он лижет их так же, как мы с Ивенн. Ивенн научила меня лизать сосульки. Подносить их к глазам, чтобы увидеть жгучие солнечные точки. Сосульки пахли ветром и какими-то странными горными цветами. Эти цветы растут высоко-высоко, на обледенелых склонах самых высоких скал. Ивенн так сказала, и я понял, что она видела их.
Заполдень мы возвращались от реки, мы несли большущую рыбину, подаренную нам Сэри, мальчишкой-рыбаком. Однажды во время шторма я, кажется, спас его — лодка Сэри бултыхалась в заливе, наполовину полная воды. Сэри бешено работал черпаком, но толку было мало. Я увидел его с утёса, и вмиг вспомнился Язык на Острове, и я снова превратился в ветряного мага-спасателя, но не взлетел, а просто побежал по волнам — это было совсем легко, ветер рычал вокруг меня и, кажется, смеялся. Когда я схватил Сэри в охапку, он ничего не соображал, наверное — как-то отчаянно пискнув, вцепился руками в борт, и я еле-еле оторвал его от лодки…
Потом Сэри ни о чём не расспрашивал, а я не рассказывал. Однажды он увидел меня на берегу и подошёл.
Я смотрел на горизонт, Сэри встал рядом. Облака бежали, словно бесконечный табун лошадей. Сэри молчал очень долго, а потом сказал:
— Ты будешь строить корабль?
Я покосился на него, не зная, что сказать.
— Когда построишь, я уже вырасту. Возьми меня матросом!
Я встретил его взгляд, и Сэри кивнул:
— У нас в роду все были очень хорошими матросами… Нет, не обещай, я знаю, ты возьмёшь.
…А сегодня, на пути домой, Ивенн вдруг остановилась и вытянула руку, указывая на башню.
— Смотри! Вчера я не видела такого!
Под верхним, широким ярусом башни сверкала звезда. Я не сразу понял, что это. Громадные ледяные гроздья…
— Жалко… но надо их сбить. Не будешь же огораживать всю площадку перед башней, а с такой высоты попробуй угадать, как далеко она может отклониться, падая. Надо сказать Троготту…
— Не нужно. Я сам.
— Ты… Там опасно!
Я пожал плечами. Словно огненные демоны толкали меня…
— Нет, ничего опасного — для меня.
…Ивенн пошла со мною. Мы взяли старинную алебарду, ею можно было дотянуться до сосулек с широкого карниза.
— Нимо… пожалуйста… обвяжись верёвкой!
— Я не упаду. А верёвка только сделает хуже. — Я не решился прямо открыть тайну… не смог. Наверное, я привык к мысли, что Ивенн догадывается, кто я. Она просто не могла столько пробыть вместе с нами и не понять. А в ту минуту я был занят собой, своим страхом высоты. Он вызывал у меня бешенство. Он был абсурдным и ненормальным. Я, как одержимый, рвался сразиться с ним, доказать, что ветер — по-прежнему мой друг и никогда не позволит мне разбиться. Жить, сомневаясь, становилось уже невыносимо. А верёвка… тьфу, это было мерзко — повиснуть, когда она рванёт тебя, и болтаться мешком на глазах у всего города! Верёвка уж точно не даст мне взлететь…
Я ступил на карниз, и уже тогда услышал, что Ивенн тихо плачет от страха. Проклятье! Скорее бы это кончилось! Я бил алебардой в основание сосульки, не сосульки — чудовищной ледяной глыбы… она стала моим врагом… Солнце ударило мне в глаза, я зажмурился…
…Та льдинка была удивительно сладкой.
— Попробуй, — сказала мне Ивенн.
Я лизнул. Ивенн держала сосульку в покрасневших от холода пальцах. Я обхватил их. Мы потянулись к ледяной игле разом. Губами…
…— Нимо!!!..
Что тогда случилось?!.. Почему падала она?! Я не знаю, не могу вспомнить, понять. Солнце ослепило… Я рванул за нею вниз. Я почти удержал её. Почти успел.
— Ив… где больно? Что с тобой? Ты можешь пошевелиться? Я сейчас позову Троготта…
— Я, кажется, цела… Не нужно, Нимо… Он рассердится… Я цела, кажется, Нимо… Только…
Она задохнулась, заплакала. Такая боль в её глазах — но боль не от удара, она не обманывала меня, она шевелилась, и я чувствовал, что у неё ничего не сломано. Случилось что-то другое…
— У тебя кровь, Ив… Я всё-таки позову… Или попробую поднять…
— Нет, Нимо, не надо, ты… Нимо, пожалуйста, наклонись ко мне… скорее!
Она обхватила меня руками, страшно сильными, словно нечеловеческими, в черноте зрачков я увидел мерцание звёзд в ночи, и услышал чужие, дикие, странные песни. Там туман тянулся над болотами и кричали ночные птицы. Там было прохладно и тепло. Там ароматы кружили голову, пьянили, утягивали в бездонные омуты…
…— Тварь! Ты ведьма!.. Что творишь!!!
Она закричала. Так страшно… Отпрянула от меня. Троготт стоял над нами, и в ладонях его сияло лезвие жёлтого огня.
— Малыш наш… ребёнок… господин… ты же сам говорил — он… я хотела его спасти…
Троготт взмахнул лезвием. Я метнулся к нему, Троготт попытался отвести огонь…
…На этот раз Затмение Лебеа длилось очень долго. Наплывали и улетали в пустоту голоса. Моей кожи касались чьи-то руки. Мне казалось, я на время приходил в себя и видел Троготта. Я умолял его сказать, что с Ивенн. Не знаю, ответил ли он, или ответ сам явился в моё сознание…
— Я виноват. Я не разглядел, что она ведьма. Попыталась сохранить ребёнка, выпивая у тебя силу…
— Она жива?!
— Что с нею сделается, с нежитью… Ушла в свои Болота через ручьи…
Я хотел спросить про ребенка и не решался… Странный ночной мир Болот кружился, мелькали звёзды, и я снова падал в пустоту.
Я пытался понять глубину твоих слов…
И не мог — я был слишком серьёзен.
Ты же мне говорил, как среди облаков
Видел остров с травой и ручьями.
Там вода так свежа, что не пьёшь, а кричишь,
Там дрожит тишина, как большой, спящий зверь,
Там весь мир можно взять на ладони.
С ветром ты говорил. Ветер звал тебя вниз.
Ты решил восходить ещё выше.
Там тропинки в пыли, а из трещин огонь
Твою кожу неистово лижет.
Ты хотел прикоснуться к истоку огня,
Ты хотел, чтобы боль прорвалась и сожгла,
И остыла, и снегом на землю легла.
И, коснувшись земли, ты увидел бы сон —
Белый-белый, как в самом начале…
Мне снова снился тот сон. Он был бесконечным. Я забывал о нём при свете дня, забывал, случалось, на многие месяцы, пока он не продолжался. Казалось, там текла моя вторая, такая непохожая на эту, жизнь. В ней не было настоящих страхов, бед и забот. Не было мыслей о неминуемом конце самой жизни. Фрагменты из неё я проживал в этих снах, но никогда не мог уловить связи между ними. Словно набор картинок, перетасованных ветром.
