Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Помогли — и заставили резво навострить уши. Обладателем одного из них была Скаймина.
Слов расслышать я не могла, но разговаривали определённо неподалёку. Очень близко. Где-то в потайном алькове, скрывающемся за рощицей и зарослями кустарника. Дорожка, выстланная белой галькой, бежала под ногами как раз в ту сторону, разветвляясь пополам, и, как ни крути, подобраться незамеченной не удастся.
Адовы хляби! Непоколебимо-ясное решение пришло само собой. Я доверилась телу: привычно-чёткие, быстрые движения.
При жизни слава великого охотника шла впереди отца. Он научил меня бесшумно передвигаться по лесу, мягко переступая с пятки на носок, не тревожа палых листьев. Я пригнулась как можно ниже (обычный человек примечает лишь доступное на высоте глаз, оставляя без внимания остальное, неважно, выше ли, ниже ли). Будь мы в даррийском лесу, без раздумий залезла бы на ближайшее дерево, но по здешним тощим, оголённым орясинам… и думать нечего. Единственный выход — наклониться как можно ниже, почти припасть к земле.
Осторожно подкравшись — так, чтобы обострившимся слухом разбирать слова, но не быть замеченной, — я присела на корточки у ствола дерева. И вслушалась.
— Ну же, братец, разве это — много? — Голос Скаймины сладко растекался, льстя и уговаривая. Я не сдержала невольной дрожи (воспоминания нахлынули на меня, а вместе с ними — страх и гнев; и не знаю, чего из них во мне было больше). Она натравила на меня бога, спустила, как охотничью псину на дичь. Всё ради собственного развлечения. Много воды утекло с тех пор, как я кого-нибудь ненавидела с такой, еле сдерживаемой яростью.
— А на меньшее ты никогда не размениваешься. Тебе всего и всегда мало, — усмехнулся собеседник. Мужчина. Злой, едва сдерживающий раздражение тенор. Релад? — Ступай прочь и дай мне поразмыслить.
— Брат, ты же знаешь этих темнокожих выродков. Ни терпения, ни мозгов. Сколько вою, а всё из-за той ерунды, поколения назад… — Последнее я не разобрала. До меня доносились редкие шаги — она то и дело мерила шагами беседку, то приближаясь, то отдаляясь. А на отдалении голос почти затихал. — Просто пускай твои люди подпишут соглашение о поставках. Прибыль, и ничего больше. Хорошая прибыль. Для твоих людей — и тебя лично.
— А вот это уже, моя милая сестрица, ложь. Ложь чистейшей воды. Тебе и в голову не придет такой альтруизм: расщедриться, позабыв о своих интересах. — Усталый вздох, суть бормотания я не уловила. А потом: — Уходи, прочь, я сказал. У меня голова разболелась.
— Что и неудивительно, с твоим-то потаканием каждому капризу. — Голос Скаймины изменился. Нотки почтительной вежливости и тёплого радушия исчезли как по мановению руки, стоило Реладу однозначно ясно отказать ей. Меня восхитило до жути: столь незаметная перемена интонаций — и голос зазвучал абсолютно в иной тональности. — Хорошо, я вернусь, когда ты почувствуешь себя лучше. Кстати, уже встречался с нашей новой сестричкой?
Я затаила дыхание.
— Иди сюда, — сказал Релад. Понятно было, что говорил он это кому-то ещё, возможно, слуге; ну, не Скаймине же приказывал таким властным тоном. — Нет. Зато слышал, что ты уже пыталась её убить. Разве это разумно?
— Я только играла. Не могла устоять: у этой крошки был такой серьёзный вид. Знаешь, она искренне верит, что в силах претендовать на место дяди?
Я напряглась. Ралад, похоже, ответил уклончиво, потому что Скаймина добавила:
— Ах. Ты можешь себе представить?
— Ты не знаешь наверняка. Старик любил Киннет. А девчонка — ничто против нас.
— Ты действительно должен больше времени уделять семейной истории, братец. Образчик…
И они отошли подальше. Это выводило из себя. Но подползти ближе я не смела: от них меня отделял лишь тонкий слой веток и листьев. Это конец, услышь они моё дыхание, вслушайся хорошенько. Весь расчёт строился на их полной поглощённости разговором.
Несколько брошенных друг другу фраз (большинство я пропустила). Затем Скаймина вздохнула:
— Что ж, делай, что считаешь нужным, брат, а я, как всегда, останусь при своём.
— Удачи. — Было ли это тихое пожелание искренним — или едкой усмешкой? Скорее, последним, догадалась я, но было что-то в этих словах неподдельное, заставляющее сомневаться. Не видя лиц, я не могла сказать с уверенностью.
— И тебе, брат. — Цокот каблучков по камешкам насыпи быстро затерялся вдали.
Я уселась там же, где и стояла, рядом с деревом, решив обождать, пока сердце перестанет лихорадочно биться, — и только потом решить, как выбираться отсюда. А заодно успокоить и мысли. Времени на это ушло немало: ум хаотично пытался переварить услышанное — и следствия из него.
Она искренне верит, что соперница мне. Значит, я сама — нет? Релад же, видимо, наоборот; но даже он задавался вопросом — тем же, что и я. На кой Декарта притащил меня в Небеса.
Позже. Обдумаю всё позже. Первым же делом, как только окажусь подальше отсюда.
Привстав, я осторожно поползла назад, через колючие заросли кустарника, — но далеко уйти не успела. Ветви неожиданно разошлись, и я наткнулась на стоящего футах в пяти от меня мужчину. Он как-то неуверенно делал что-то руками. Блондин, высокий, хорошо одетый. И с меткой чистокровного посередь лба. Релад. Я застыла, но поздно — не заметить меня мог только слепой: вылетела перед самым его носом, попав как заяц в силок.
Но, к величайшему изумлению, творящегося он не видел в упор. Подойдя к дереву, мужчина расстегнул штаны и, громко вздыхая, дал волю мочевому пузырю.
Я уставилась на него во все глаза; не знаю, что противнее: мочиться в полном людей месте, где запах не выветрится ещё пару дней, его полная самозабвенность или моя собственная неосторожность.
Однакож меня до сих пор не уличили. Я могла бы нырнуть вниз, за дерево, и, скорее всего, остаться незамеченной. С другой стороны, пожалуй, мне выпала неплохая возможность предствиться лично. Безусловно, братец Скаймины оценит дерзость нового соперника.
Так что я подождала, пока он не покончит с делом и не разберётся с одеждой. Повернувшись, он собрался было уйти, вероятно, так и не заметив бы меня; но я, привлекая внимание, громко кашлянула.
Релад дёрнулся от неожиданности и развернулся, моргая и всматриваясь потусклым взглядом. Целых три полных вздоха, пока я не заговорила первой.
— Кузен, — сказала я наконец.
Он испустил долгий вздох, слишком тяжкий, чтобы разобраться в его значении. Сердится? Или смирился? Может, и то и другое сразу?
— Вижу. Значит, вы подслушивали?
— Да.
— Так этому вас там учат? В этих ваших… дебрях?
