Стивен Дональдсон - Первое Дерево
Но нам все же удалось поставить Встречающего Восход так, что он силой одного из шквалов стащил нас с мели и вынес на глубину. Но этот последний рывок обошелся нам дорого: наш единственный парус тоже сорвало. Мы вырвались из Клыков Душегрыза, но какой ценой! В днище «Плясуньи» зияла пробоина Для корабля из камня это очень опасно. У нас, конечно, имелись помпы, но это было слабым утешением.
Капитан что-то кричал мне, но я его уже не слушал: в «Плясунье» течь, а я — Повенчанный-Со-Смолой, так какие еще нужны указания? Я подхватил свой котелок и крепь-камень и бросился в трюм. — Красавчик прикрыл глаза и продолжил, словно переживая все заново: — Пробоину я нашел быстро, но справиться с ней было выше моих сил. Она оказалась совсем небольшой — не шире моей груди, — но напор воды был настолько силен, что я даже стоять рядом с ней не мог, меня сбивало с ног, а куда уж там работать! Тем временем вода в трюме поднялась уже мне до плеч. Мне очень не хотелось умирать, тем более так: утонуть, как крыса в трюме, — никто и не заметит.
Но тут, к моему удивлению, брешь закрылась. И до меня наконец дошло, что именно крикнул мне капитан перед тем, как я спустился. Он просил меня подождать, пока сам нырнет и снаружи закроет пробоину собой. Он рисковал жизнью, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед нами и кораблем.
Ни секунды не раздумывая, я немедленно, со всей скоростью, на какую только был способен, залил дыру смолой и заделал крепь-камнем. Я надеялся, что капитану хватит дыхания, а как только я закончу, он сможет вынырнуть. — Голос Красавчика пресекся, и вдруг он изо всех сил стукнул кулаком о палубу: — Идиот! Каким же я был идиотом!
о его голосе было столько отчаяния, что Линден, очнувшись от созерцания вызванных им образов, с удивлением уставилась на него. Но Красавчик уже взял себя в руки, оперся головой о гранит кубрика и, устремив невидящий взгляд в ему одному ведомые дали, тихо продолжил:
Я делал то, что необходимо было сделать для спасения корабля и всех нас. Смолой и крепь-камнем я замуровал пробоину, состав мгновенно схватился и превратился в камень. А вместе с ним окаменела и грудь Скалистого Утеса.
Ребята ныряли за ним, но ничем не могли ему помочь. Капитан стал частью своего корабля. А когда «Плясунья» вышла вболее спокойные воды и можно было попытаться хотя бы похоронить капитана по чести, хоронить оказалось нечего: морская живность уже об этом позаботилась.
Красавчик повернул голову и посмотрел на Линден в упор:
— Что скрывать, я всегда буду чувствовать себя виноватым в том, что мой капитан погиб. А ты сумела сохранить жизнь и Друга Великанов, и Сотканного-Из-Тумана. До конца рейса я не мог смотреть Паутинке в глаза… — Голос его потеплел, и лицо осветилось мягкой улыбкой. — И вот ведь какие странные плоды принесло семечко, посеянное в большой шторм, да еще не без моей помощи. Осиротев, она вдруг стала выделять меня из всей команды. А как иначе: кто же в ее глазах спас «Плясунью», как не мы сее отцом?! И она стала относиться ко мне не так, как я уже привык и смирился,- как к достойному жалости калеке. Нет, она видела во мне человека, который сделал смерть ее отца исполненной великого смысла. И по ее мнению, это искупало мою вину.
Потеряв отца, она вернулась на берег. Но тоска, неизбывная и глубокая, до сих пор терзает ее сердце. Пока человек дышит, большие потери рождают в нем надежду. На себя и на других. А ее утрата, хоть и погрузила в пучины одиночества и скорби, но все же не сломила. И наша хрупкая девочка закалилась так, что стала словно из железа. — Красавчик помедлил и, глядя Линден в глаза, отчетливо проговорил: — Свою тоску она решила заглушить изучением Умелого Меча. — В глазах его вспыхнули озорные искорки. — И мною.
Линден только сейчас обнаружила, что последнюю часть рассказа прослушала, думая о своем. История героической смерти Скалистого Утеса потрясла ее, напомнив о ее незаживающей ране. И со всей беспощадностью высветила различия между ней и Первой — двумя девочками, потерявшими так по-разному и таких разных отцов.
Красавчик, который старался вызвать ее на искренность, раскрыв ей тайники своей души, и не подозревал, что это всколыхнет в ней лишь стыд за свое прошлое, за свои тайны. Он научился любить свои воспоминания, Линден же свои ненавидела. Прошлое до сих пор имело над нею власть. Именно оно душило ее и не давало ей ни секунды радости.
Великан молча смотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет. Но Линден не могла выдавить из себя ни звука. Подчиняясь внезапному порыву, она вскочила на ноги и почти побежала в каюту Ковенанта.
Пока еще она сама не знала, что ей нужно делать. Но Ковенант ведь спас Джоан от Лорда Фоула! И ее, Линден, тоже спас — от Марида. И от Сивита на-Морэм-виста. И от Гиббона-Опустошителя. От люкера из Сарангрейвы. А теперь лежит, не в силах шевельнуть пальцем и помочь самому себе. Ей необходимо в этом разобраться. Ей нужно выслушать его объяснения.
А может, лучше самой попытаться оправдаться перед ним в том, что ее ошибка могла стоить ему жизни? В любом случае им необходимо наконец поговорить и понять друг друга.
В глубокой задумчивости Линден застыла перед дверью каюты Ковенанта, не решаясь сделать последний шаг. Но тут дверь отворилась, и Линден чуть не столкнулась с выходящим Бринном. Харучай кивнул ей с официальной вежливостью, и на его шее еще четче обрисовались шрамы, оставленные дикой магией. Линден посмотрела на него, как на инопланетянина: его удивительное самообладание для нее, запутавшейся в сомнениях, было чем-то непостижимым.
— Юр-Лорд хочет говорить с тобой.
Пряча глаза, она быстро проскользнула мимо него в каюту. Но, оказавшись лицом к лицу с тем, к кому так торопилась, застыла в смущении, не зная, что делать дальше. Ковенант раскинулся в гамаке, ярко освещенный солнечным светом, льющимся из открытого иллюминатора, и на его лице и бессильных руках лежал отпечаток беспомощности и слабости. Но машинально Линден чисто профессионально отметила, что его пульс и дыхание стабилизировались, а на щеках появился слабый румянец. Он настолько быстро поправлялся, что через день-два ему можно разрешить подняться с постели.
Истощенный после болезни, споседевшей головой, он выглядел сейчас почти стариком. Но даже его лохматая борода не могла скрыть решительную складку у рта и упрямые скулы.
Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Линден уже сделала было шаг к гамаку, чтобы проверить пульс и температуру у своего пациента, коснуться его физически, хотя бы как врач, раз уж она не может этого сделать под другим предлогом. Но при мысли о том, что неверное движение или взгляд могут выдать ее, смущенно опустила глаза и осталась на месте.
