Стивен Дональдсон - Первое Дерево
— Смысл? — тихо переспросил Красавчик.
— Иногда… — она мучительно искала слова, чтобы он ее понял, — мне кажется, что он здесь из-за меня. Хотя меня саму сюда втянуло вслед за ним по чистой случайности. А может, я здесь потому, что должна сделать нечто. Может быть, для него, — добавила она, вспомнив встречу со стариком у Небесной фермы. — Не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Но когда над ним нависла угроза смерти, меня это ужаснуло до глубины души. В нем есть столько всего, что для меня жизненно необходимо. Без него я здесь вообще не имею никакого смысла. Никогда не представляла себе, что… — она прикрыла глаза рукой, но тут же ее опустила, чтобы Красавчик мог через глаза заглянуть в ее душу, — что без него я буду чувствовать себя ущербной. И более того, — у нее перехватило горло: «Я не хочу, чтобы он умер!» — я не представляю, как ему помочь. По-настоящему. Он прав в своей борьбе против Лорда Фоула. Кто-то же должен спасти Страну. Нельзя допустить, чтобы весь мир стал игрушкой Опустошителей. Это мне понятно. Но я-то что могу? Я не знаю этого мира таким, каким он его хочет видеть. Я не видела ничего, что заставило его отдать свое сердце Стране. Я никогда не видела ее здоровой!
Я пыталась помочь. Да я чуть не свихнулась от натуги объять то необъятное, что открылось мне благодаря моему пресловутому видению. Но даже оно не может помочь мне понять свое предназначение. Я не имею никакой власти, никакой силы.
Власть. Сила. Всю свою жизнь Линден жаждала силы и власти. Но эта страсть ее была зачата в глубоком мраке сна разума, и ее тайный брак с сердцем был намного крепче, чем иные браки по любви и согласию.
— Единственное, на что я способна, — это удержать в нем жизнь, и то боюсь уморить его своей заботливостью. Вообще все, что я делала в своей жизни, я делала из чувства противоречия. Я ведь стала врачом не потому, что хотела, чтобы люди жили. А потому, что ненавижу смерть.
Теперь ей стало легче говорить. Здесь, на согретой ярким солнцем палубе, ощущая на лице свежий ветерок и глядя в мудрые, участливые глаза Красавчика, ей было проще отважиться вскрыть все нарывы своей души.
— Говори, Избранная. Ты запуталась в своих заботах, сомнениях и страхах. Но все они — только следствия того, о чем ты пока не решаешься заговорить. Я, — Красавчик сделал попытку распрямиться, насколько позволял искривленный позвоночник, — все-таки Великан. Мне очень хочется рассказать тебе одну нашу историю.
Линден не ответила. Но она знала, что Красавчик поймет ее молчаливое согласие. Никто и никогда не понимал ее так хорошо, как этот уродливый Великан.
— Я думаю, ты уже знаешь, что я муж Первой в Поиске. — Линден молча кивнула. — Это для всех она Первая, а для меня — Горячая Паутинка. Нелегко мне будет рассказывать тебе об этом, но слушай.
Прежде всего тебе нужно знать, что у нас, Великанов, дети рождаются довольно редко. Семьи с тремя детьми скорее исключение, чем правило. И потому дети для нас — самое драгоценное, что может быть в жизни. Мы бережем их как зеницу ока. Любого. Даже такого больного и уродливого, каким родился я. И в то же время живем мы очень долго. Для нас ребенок, проживший столько, сколько ты, еще только вышел из младенчества. Поэтому мы считаем не годы, а десятилетия. У нас родители и дети на всю жизнь остаются связанными теснейшими узами любви, доверия и взаимопонимания.
Тебе необходимо знать все это, чтобы понять, что значило для Первой лишиться родителей. Утрата первого из них до сих пор для нас — открытая рана. Обычно Великанши довольно легко переносят беременность и роды, но мать моей Паутинки, Пенистая Волна, была исключением: она умерла, дав жизнь своей дочери. Ее отец, Скалистый Утес, был строителем и капитаном корабля, названного «Плясунья на волнах», и частенько уходил в плавание, оставляя свою малышку на берегу. Она росла, не зная материнской заботы, и поэтому привязалась к отцу настолько, что, когда он наконец появлялся, не отходила от него ни на шаг. Ее грациозность и нежность были для него памятью о безвременно ушедшей жене, и потому, как только Паутинка стала чуть постарше, отец стал брать ее в море. Все ее детство прошло на ходящей ходуном палубе, и первым ее украшением были брызги морской воды в кудрях, сверкающие на солнце, как бриллианты.
В те времена, — Красавчик бросил на Линден затуманенный взгляд, а затем снова устремил его к небесам, возвращаясь мыслями в далекое прошлое, — я уже служил на «Плясунье». Для меня Паутинка вскоре стала отрадой всей моей жизни. Ее нежное личико было для меня светочем и источником радости. А я для нее — всеобщей любимицы и баловня — был только одним из многих. Я и не ждал другого отношения: она была совсем ребенком. А я — калекой. Таков уж мой удел: женщины, а особенно девушки, относятся к таким, как я, с жалостью и состраданием. В лучшем случае они могут испытать ко мне дружескую симпатию. Но надеяться на что-то большее… Мне?..
И вот однажды (рано или поздно это случается со всеми кораблями) «Плясунья на волнах» по счастливому стечению обстоятельств заплыла в Душегрыз.
Я сказал «счастливое стечение обстоятельств», Линден Эвери. И до сих пор благословляю этот день. Душегрыз — море капризное и опасное, и до сих пор не существует ни одной подробной его карты. Но Скалистый Утес положился на свой морской опыт. Он допустил в своих расчетах какую-то ошибку и тем самым поставил нас на край гибели.
Мы попали туда в разгар сезона штормов. Яростные ветры, казалось, дули со всех четырех сторон, и море кипело, как огромный котел. «Плясунью» швыряло по волнам, как щепку. Управлять парусами при такой погоде было просто невозможно. А тут нас еще понесло течением прямо на самые опасные рифы, не зря прозванные Клыками Душегрыза: свою добычу, если уж она попадалась, они никогда не выпускали.
Проклиная себя за самонадеянность, Скалистый Утес тщетно искал выхода. И в полном отчаянии ничего другого не придумал, как распустить паруса. Но только три из них еще не были изодраны в клочья. А поставить при таком урагане удалось только один — Встречающий Восход. Вот он-то нас и спас, хоть на это никто и не смел надеяться.
Маневрируя единственным парусом в краткие моменты между шквалами, мы кое-как прохромали мимо Клыков.
Линден была настолько захвачена рассказом Красавчика, что, несмотря на бьющее в глаза солнце, словно оказалась там, на борту судна, терзаемого штормом, и краем сознания уловила в воздухе нечто непредсказуемое, но очень опасное.
— Нам невероятно, неправдоподобно повезло. Повезло, что Встречающий Восход уцелел. Повезло, что несло нас не прямо на Клыки, которые растерзали бы «Плясунью» в пять минут, а чуть стороной. Но все же на один из боковых рифов мы напоролись и застряли на нем. И тут-то Душегрыз, видя, что добыча уходит, навалился на нас со всей своей яростью.
