Юлиана Суренова - По ту сторону гор
— Мне пришлось постараться, — он не стал пояснять, чего именно ему стояло оказаться достаточно близко от царя, чтобы тот услышал первое слово, предполагая, что царевич должен все знать и сам. Однако это было не так:
— Что мешает тебе заговорить с ним вновь? — удивился юноша, который считал отца хотя и очень занятым для пустой болтовни человеком, но не настолько, чтобы остаться безучастным к предупреждению об опасности. — Ты уже раз предупредил его о беде, — он хотел добавить: "и он доверяет тебе", но не успел.
— Вот именно! — воскликнул Ларг, имея в виду нечто совсем иное: — Когда заговор подбирается к тебе так близко, в сущности, оказывается за спиной, хочешь не хочешь станешь недоверчивым. И ограничиваешь, так сказать, круг общения. Думаю, сейчас во дворец не проскользнет и мышь, если, конечно, она не родилась в его стенах.
— Да, — горько усмехнувшись, кивнул царевич, — когда старший сын возглавляет заговор, младший — сбежавший в самый неподходящий момент неведомо куда — желанный гость!
— Верно, — кивнул проводник, не почувствовав издевки в его словах.
— Вот только, — продолжал царевич, — будь хоть он трижды мне рад, хотя я и очень сомневаюсь в этом, отец не поверит ни одному моему слову.
— Почему? — непонимающе глядел на него проводник.
— Да потому что я — фантазер. Или ты думаешь, я никогда прежде не выдумывал ничего подобного?
Ларг несколько мгновений смотрел на своего спутника, сначала — с сомнением, потом — по мере того, как стало приходить понимание — грустью.
— Он не поверит тебе, даже если кочевники будут стоять за твоей спиной?
— Вот именно, — он устало опустил голову на грудь. — Теперь-то ты понимаешь, что без тебя ничего у меня не выйдет? — он смотрел на великана глазами, полными отчаяния, чувствуя, что если это не переубедит проводника, то он сдастся.
Но Ларг больше не спорил:
— Хорошо.
Он не мог ничем помочь пареньку, за исключением разве что совета:
— Вот что. Обломай несколько еловых веток поразлапистей, свяжи крепче — будут тебе волокуши лучше плаща. И мне удобнее, и тебе.
— Хорошо, — юноша, который уже был готов возразить, что ему и так удобно и незачем тратить время и силы на пустые хлопоты, услышав последние слова кивнул, решив — это для раненого.
Аль не хотел признаваться даже самому себе, но его почему-то вдруг начало беспокоить, что подумают о нем горные духи, которых он призвал в свои помощники, одобрят ли его поступок или, наоборот, разозлятся.
Он многого еще не понимал:
"Вот деревья — они ведь, хоть и имеют собственных хранителей, но растут в горах и, значит, тоже находятся под покровительством горных духов?"
Больше всего на свете ему не хотелось ссориться с ними. Во-первых, потому что ему была необходимо их помощь, во-вторых — чувствуя себя им обязанным. Однако выбора у него не было. Вот если бы можно было испросить их согласия… Не то, чтобы он отказался от задуманного, получив отказ, но вот, зная, что действует с их согласия, чувствовал себя более уверенно.
Постояв несколько мгновений на месте, он оглянулся на раненого, который, лежа с закрытыми глазами на белом от покрывавших его снега и изморози плаще, походил на мраморную статую царской могиле…
Юноша нервно дернул плечами — ему не хотелось, было страшно думать о смерти. Раньше — сколько угодно. Слишком уж далека и нереальна она казалась, выдуманная, а не реальная. Только не здесь, не сейчас, видя ее в шаге от себя.
"Горные духи, — наконец, решившись Аль на миг зажмурился и вновь мысленно заговорил со своими покровителями, — не покидайте меня. Позвольте и дальше идти вашей тропой, совершая поступки, которые, хотя, возможно, и будут вам неприятны, но не противны!"
Не открывая глаз, юноша крутанулся на месте. Он хотел, чтобы духи выбрали ель за него.
Что они и сделали.
Она была удивительно красива — небесно лазурная хвоя, высокий стройный стан, прикрытый снежным серебром, точно прекрасным, искрившимся драгоценными камнями нарядом. Ею нельзя было не восхищаться, любуясь, словно сказочной царевной. Алю не хотелось, казалось кощунственным даже прикоснуться к ней, не то что обломить ветки, калеча. Однако решение было принято, выбор сделан, и ничего не оставалось, как последовать ему.
Шепча просьбу о прощении, словно какую-то новую, доселе неведомую миру молитву, он подошел к ели, осторожно тронул… И тотчас его с головой накрыл серебряный снегопад, заискрился на одежде, словно делая похожим на заснеженное дерево, коснулся губ быстрым трепетным поцелуем.
Растение, бывшее для него прежде лишь прахом под ногами, пусть красивой, но бесчувственной картинкой в книге, оказалось куда более живым, понимающим, чем он сам.
"Спасибо и прости", — получив нечто большее, чем простое разрешение, он принялся за дело, стремясь поскорее оставить все позади.
Он думал, что ему придется долго мучиться, отламывая толстые ветки, даже подумывал о том, чтобы достать нож, хотя и понимал, что он мог бы помочь разве что с юной порослью, однако ветки ломались так легко, словно, во власти внезапного мороза, стали хрупкими и ранимыми, как сосульки.
Вернувшись, таща за собой уже готовые волокуши, Аль наклонился над раненым:
— Ларг, как ты?
— Нормально, — тот так внезапно открыл глаза, что юноша чуть было не отшатнулся, словно от демона. Взгляд проводника был хмур и недоволен:
— Что так долго? Не мог найти в лесу дерево? — в его голосе была презрительная издевка. Но Аль, который еще несколько дней назад, услышав такое замечание, вспыхнул бы огнем, чувствуя себя жестоко обиженным, а потом поспешил уйти в себя, теперь только качнул головой. Он прекрасно понимал: великану в тягость беспомощность и все остальное — лишь стремление чуть приподнять если не тело над землей, то свой опыт горного проводника над наивностью царевича, проведшего почти всю свою жизнь во дворце.
— Я не хотел гневить духов, — проговорил он.
— Дитя! — не сдержавшись, расхохотался великан.
Смутившись, Аль пожал плечами. Он понял, что сказал лишнее — то, что собеседник не мог понять, потому что был слишком взрослым и рассудительным для этого.
— Ладно, пора в путь, — за время его отсутствия Ларгу удалось вернуть в руки некоторую подвижность, отодвинув немую тяжесть с шеи ниже, под грудь. Дальше дело не пошло, но он был рад и этому — пусть его руки были очень слабы, но они у него снова были. И. пользуясь этим обретением он, оттолкнувшись от твердого, заиндевелого плаща плечом, заставил себя перекатиться на еловые ветки. Упав на них лицом, он больно уколол длинной сухой хвоей лицо, однако, вместо того, чтобы посыпать землю проклятиями, лишь поблагодарил богов за то, что они защитили его глаза. Проводнику не хотелось, в довершение всего, лишиться еще и зрения.
