Елена Федина - Я твоя черная птица
— Я возвращала его на место.
— ???
— Надо же было как-то спасти Веторио. Я слышала, как Леонард сказал Конраду, что Филиппа он бы послушал. Я стала Филиппом. У меня просто не было другого выхода, Веста.
— Ну, знаешь! По твоей милости Леонард чуть не свихнулся!
— Мне жаль, конечно, вашего Леонарда… зато Веторио жив!
— Лучше б он умер, — пробормотала я, возвращая ей чашку.
— За что вы его так не любите? — удивилась Лаиса.
— Он тоже оборотень, — сказала я, — как и ты. Только ты телом, а он душой. Хамелеон, которому ничего не стоит приспособиться к любой обстановке…
— Да что он такого сделал?!
Я вспомнила его сладкие речи о том, что у женщин не должно быть возраста, что это не важно, что это не есть суть…и как вставала я на цыпочки, чтоб дотянуться до его губ, и мне стало невыносимо стыдно за свою непростительную глупость и доверчивость. Зачем я прожила сто лет! Неужели жизнь меня до сих пор ничему не научила! Идиотка, глупая старуха! Размечталась! Поверила! Он же видел тебя насквозь, он знал, что ты глупа, и прекрасно понимал, чего тебе, старой дуре, не хватает.
— Он ударил лежачего, — сказала я.
— Не может такого быть, — уверенно возразила Лаиса, — Веторио никому не может причинить зла, тем более, женщине. Он не так воспитан.
— Я не женщина, — прошептала я с отчаянием, — я старуха.
Лаиса собралась мне что-то возразить, мне не хотелось ее слушать, и я отослала ее к прачке. Ничего мне не хотелось, даже расспросить про их белый город. Не тот ли это город, что снится мне во сне?.. Мною владели вялость и отчаяние. Медленно встав, я повязала свои до сих пор распущенные волосы платком, накинула шаль и отправилась в лес.
В лесу было светло от луны, огромной и круглой как сковородка. Ни одной тучи не было в небе, только маленькие колкие звездочки. Я бродила как сомнамбула, не разбирая дороги, по оврагам и по кочкам, и мне хотелось выть от тоски.
Особо умных мыслей мне тогда в голову не приходило. Я просто поняла, что не могу больше жить без любви. Не хочу, не сумею! Не хочу быть сторожем, не хочу быть нянькой, не хочу быть экономкой… как он мог так поступить со мной?! Он разбудил во мне что-то страшное, глубинное, и прошел мимо, весело насвистывая!
Ничего мне не оставалось, как взять себя в руки. Часа через три, когда луна провалилась в приползшую с запада серую тучу, и стало совсем темно, мне это удалось. Я нагнала себе в душу ледяной суровости и пошла к себе в замок хмуро и деловито, как после похорон.
Спать мне не хотелось. Я зажгла светильни, приготовила себе большой лист бумаги и грифели, выпила воды из графина, в котором с утра стояли розы, и которые Лаиса переставила в вазу на окне. Мне захотелось их немедленно вышвырнуть в это самое окно, но потом я сообразила, что это выглядело бы глупо и даже по-детски.
Волосы мои спутались окончательно, я подошла к зеркалу с расческой и тихой ненавистью к своему отражению, подошла и вообще перестала что-либо понимать.
На меня смотрела пронзительно красивая женщина, строгая, хмурая и совсем не старая. Нет, я и в молодости такой не была! Я была смугла и круглолица, у меня никогда не было такого тонкого, заостренного лица, такой резкости в нем и законченности, у меня никогда не было таких белых волос, словно я вся разом поседела! И у меня никогда не было такой атласной кожи. Так вот, что он со мной сделал…
Сначала мне казалось, что видение скоро исчезнет. Я трогала себя руками, наслаждаясь гладкостью своей кожи и шелковистостью волос, и ждала, что это вот-вот исчезнет. Это была не я! Может, я и мыслила себя таковой в фантазиях и в снах, но об этом никто не знал, и сама-то я была совсем другой. Я отказывалась верить собственным глазам.
Со мной случилось чудо, которого ждет каждая женщина, заглядывая в зеркало. Женщина всегда ждет, что вдруг увидит в своем отражении что-то особенное, чего раньше не замечала. Я увидела в зеркале не прекрасную принцессу, и не роскошную Арчибеллу, может, вообще не красавицу, на меня смотрело то, чем я считала себя на самом деле, и оно мне безумно нравилось.
— Не исчезай! — взмолилась я, — не исчезай!
И глупей ничего не могла придумать. Я расстегнула ворот, чтобы посмотреть, что стало с моей грудью, рука погладила что-то нежное и мягкое, но по-прежнему такое же маленькое, как вылупившийся цыпленок.
Я взяла лист бумаги и села на стул перед зеркалом, мне очень хотелось, чтобы остался хотя бы рисунок от той женщины, которую так легкомысленно подарил мне Веторио, и которой быть вообще-то не должно. В этом замке должна жить тетка Веста, старая строгая нянька.
Рука моя дрожала от волнения и досады, но рисовала я быстро и уверенно. Потом спрятала рисунок в шкафу, повязала платок, взяла лампу и отправилась на половину Конрада.
Попасть к Веторио было не так-то просто, надо было пройти через спальню барона, который мог проснуться и не узнать меня в таком виде. Я прикрывала лампу рукой и шла тихо как мышь. Сердце мое давно уже превратилось в дрожащий, болящий комок, и оно мне просто надоело со своей болью!
Я осторожно постучала. Веторио долго не открывал, потом я услышала шаги и заметила свет под дверью. Он приближался. Дверь слабо скрипнула.
Мы оба стояли с лампами, он и я. Он был в халате, постель разобрана, подушка смята, одеяло откинуто. По всему было видно, что я прервала его сладкий сон.
— Извини, но утра дожидаться мне некогда!
Он молча взял мою лампу и поставил на стол. Он был немыслимо хорош. С каким наслаждением я бы вытащила его из этого халата и прижалась к его юному телу…
— Что ты со мной сделал!
— Я хотел как лучше.
— Ты этого хотел?!
Я развязала платок и кинула его на спинку стула, волосы рассыпались по плечам, и это, наверно, было очень красиво, потому что он искренне изумился и сказал с упреком:
— Вот видишь, как ты прекрасна, Веста.
У меня сжалось сердце. А вдруг он с самого начала видел во мне это? Видел сокрытое, как настоящий мастер. Видел и проявил это… и не так уж был лицемерен, когда целовал меня? А вдруг?.. Что ж, тем досаднее будет это потерять. Такова уж судьба моя злосчастная.
— Ты дитя, — сказала я со вздохом, — которое не ведает, что творит. Это у вас там принято менять обличие. А у нас — нет. Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
— Повторяю, я хотел как лучше.
— Кому? Мне? Сначала дразнишь меня любовью, потом красотой, как будто я игрушка тебе… А что я буду делать дальше, ты подумал? Каково мне снова превращаться в старуху?
— Зачем, если ты этого не хочешь?
— Затем, что я должна быть собой. Мне сто лет, у меня взрослые внуки!
