Алексей Переяславцев - Попытка контакта (СИ)
— Подача гранат — товсь! Заряжай!
Одновременно последовали реплики от русских офицеров:
— Семь кабельтовых до первого щита.
— На такой дистанции, да без волнения — и мои бы с первого залпа накрыли.
— Пожалуй, что так, Михаил Григорьевич.
Тем временем пять серых тупоносых гранат легли в лоток. Все глаза устремились на Малаха, который стоял, чуть согнувшись, у казенной части орудия и приглядывался. Самыми внимательными были комендоры. Но даже они заметили первый выстрел только по причине движения затвора, который с негромким металлическим стуком сдвинулся, дал следующей гранате уйти в ствол и скользнул обратно, досылая снаряд.
Звук дошел с опозданием. Столб воды от чудовищного взрыва гранаты поднялся явно выше мачты шлюпа. Зрители даже не успели ругнуться, как грохнули еще два взрыва.
Уже после того, как третий столб опал, а обломки щита, крутясь, попадали в воду, князь Мешков машинально отметил в памяти: «Первый недолетом двадцать сажен, второй — десять, третьим накрытие. Ни одного перелета. Очень мощные взрывы: и на линейный корабль хватило бы одного для критического повреждения корпуса».
Вслух же было сказано:
— Отменно стреляли, Малах Надирович.
— Цель была легкая, Михаил Григорьевич, — проявил скромность артиллерист из иного мира. — Максимушкин, к гранатомету! Делай так, чтобы мушка и прорезь совместились вровень… готов? Приглядывайся пока, минута у тебя есть. Вон второй щит. Один палец — на спуск, второй — на ползунок… И не торопись с выстрелами. Щит в ответ стрелять не будет.
Комендор про себя отметил, что ворочать ствол совсем не трудно, а целиться по мушке и прорези — дело наипростейшее. Из осторожности первый выстрел он дал с большим недолетом. А вот второй был позорно смазан: разрыва вообще не случилось. Перелет, о чем чужестранный артиллерист и предупреждал. Третий — снова недолет, хотя и ближе. От четвертого разрыва щит аж подскочил, но не развалился. С пятого выстрела мишень разнесло в мелкие щепочки.
— Для начинающего неплохо, — послышался голос из-за плеча.
Про себя Максимушкин решил, что все-таки этот Малах не взаправдашний немец, поскольку не изругал за напрасную трату гранат, а, наоборот, похвалил за меткость.
Семаков мысленно отметил, что по виду взрывы на море немного слабее виденных на суше. Куда более впечатленным оказался капитан-лейтенант Острено — возможно, как раз потому, что не был артиллеристом, хотя опыт Синопского сражения он имел. Правда, его предупредили, что будут испытываться новые бомбические снаряды, но ничего не сказали о том, насколько они мощные. Еще больший моральный удар нанесла скорострельность. Даже принимая во внимание, что иностранец явно обладал немалым опытом в обращении с этим орудием, вся стрельба от первого выстрела до поражения мишени заняла с полминуты — и это на три гранаты! А у неопытного Максимушкина — от силы полторы минуты на пять выстрелов.
Пока присутствующие оценивали и прикидывали, к гранатомету подошел Патрушев. Он получил точно такую же порцию указаний и положил руки на спуск и управление.
То ли второй комендор переволновался, то ли у него просто не хватало артиллерийских способностей, но щит был разбит лишь восьмой гранатой. Из пристрелочных четыре ушли перелетом. Местные офицеры увидели заминку с подачей гранат по цепочке, но промолчали. К большому удивлению всех, а в первую очередь нижних чинов, немец не ругался, а лишь сухо заметил:
— Владимир Николаевич, в бою рекомендую ставить первым наводчиком Максимушкина, а вторым — Патрушева. Также рекомендую учения для отработки подачи гранат. Имейте в виду, в бою их придется подавать из трюма, а не из ящика на палубе.
— А это почему? — не выдержал Семаков.
— Если ответным огнем разобьют ящик, гранаты по всей палубе собирать придется.
— К тому же они взорваться могут, — поддержал Острено.
— Нет, в этом смысле боеприпас совершенно безопасен. Самое худшее, что может случиться с гранатой — она упадет в море. Чугун плохо плавает.
На эти слова ухмыльнулись даже матросы.
Риммер снял действие «Гладкой воды». Шлюп сразу стало ощутимо потряхивать на волне.
— Одна небольшая просьба, господа, — вдруг обратился иностранный артиллерист. — Не покажете ли вы хотя бы один выстрел из ваших орудий?
Адъютант Нахимова нахмурился, отчего его усы чуть приподнялись.
— Не смею приказывать, но запас ядер не так велик. Вот если только холостым…
— Пусть и холостым. Мне бы увидеть, как заряжают, и с пояснениями.
Лейтенант Азарьев не колебался.
— Максимушкин, один холостой выстрел из четырехфунтовки.
Комендор принялся действовать и объяснять:
— Вот энто, ваше благородие, порох в картузе.
Комендор сноровисто подхватил бумажный пакет с порохом и затолкал его в дуло чугунного орудия. Туда же пошел пыж — комок пакли. Железный прут Максимушкин сунул в отверстие на стволе.
— Чтоб картуз проткнуть, значит.
Из фляги комендор подсыпал в то же отверстие небольшую порцию пороха.
— Порох тут другой, потоньше, — последовало объяснение.
Этот тонкий порох полыхнул ярким пламенем, грянул выстрел, а орудие, подпрыгнув, рванулось назад.
— Спасибо, я понял.
Свою реплику подал капитан Риммер:
— Господа, обязан похвалить обученность ваших матросов в обращении с парусами.
Все российские моряки, как один, постарались скрыть удивление, а ответил командир шлюпа:
— Благодарствуйте на добром слове, Риммер Карлович.
Про себя Азарьев отметил, что, по всей видимости, подчиненные немца не столь умелы.
— Через который час мы будем у места стоянки? — поинтересовался иноземный артиллерист.
Разумеется, русские офицеры ничем не показали, что их коробит такое скверное знакомство собеседника с морской терминологией и русским языком вообще. Это прискорбное явление было объяснено классическим: «Иностранец, что с него возьмешь».
— Не более получасу осталось, Малах Надирович.
— Господа, считаю весьма нужным дать вам пояснение по нашему гранатомету. Все вы должны понимать, как его возможности, так и ограничения.
Совершенно неожиданным для всех оказался вопрос Острено:
— Малах Надирович, а сколь долго вы будете нас просвещать?
— Думаю, что в час уложусь.
— В таком случае принужден покорнейше отклонить предложение. Адмирал приказал доложить ему результаты немедленно по прибытии.
Семаков и Мешков поняли, что в случае надобности их вызовут, и предпочли промолчать.
В разговор вмешался Максимушкин, но сделал это в строгом соответствии с уставом:
