Николай Ярославцев - Меч Шеола
Не хотел, а слова сами вырвались.
— Садись, отроче. Отведай того, что Невзгодка для нас припас.
Словами давится, а остановиться не может. А проклятая птица глаз с него не сводит. Того и гляди расхохочется.
А как его назвать, если не отроком? Брови выгорели, нос облупился, губы пухлые, как у девки и по щекам румянец разлился.
Ворон голову на бок склонил и круглыми глазами прямо в душу заглядывает. И так смотрит, что старосте поежиться хочется под его взглядом. А под ногами бэр ворчит сердито ворчит. Чести родичу требует. И смутился Остромысл. Но кураж, — сам к чести за долгие годы привык, — не ломится.
— Не по воински меч держишь, отроче.
И палец в назидание поднял.
— Ношу, как дедко Вран учил. — Ломким баском неохотно, через силу, ответил Радко Понимает Радогор, что нарочно его староста отроком кличе, но делает вид, что не замечает. И пояснил, скорее воеводе, чем старосте. — При ходьбе не мешает, по ногам не бьет. И рукоять всегда под рукой.
Стол уже от яств ломится. Все четыре удовольствия. Окорок дразнится розовой корочкой. Мясо парное дымится. И рыба всякая. И пирог румянится посреди стола. И меды жарким огнем горят в ковшах.
Ягодка сопит под столом. И на его долю угощение выпало. Хозяи сам, своей рукой с блюда снял и с осторожностью перед его носом выложил. И пятясь, отступил.
— А мало будет, так скажи. Еще принесу.
Ворон со стороны на сторону головой ворочает, забыли, думает, про него. И Радко, обращаясь к Невзгоде, тихо проговорил.
— Не будет он это есть. Ему сырого мяса покрошить. Оголодал. Тому уж больше суток, как ел.
Хозяин, не часто такие гости к нему заходят, опрометью кинулся за печь и скоро вернулся с мясным крошевом. Мясо свежее, парное. Кровью сочится. Вывалил его на край стола и рукой птицу поманил. Де, кушай, мудрый…
Воевода поднял чару и вопросительно посмотрел на Радогора. Но тот мотнул головой и прикрыл свою чарку рукой.
— Дедко Вран не велел медом угощаться, пока борода на три пальца не отрастет.
— Так нет же его рядом. — Удивился Торопка, поднося к губам свою чару.
— Его нет, а слово осталось. Надо мной висит. — Скупо ответил Радогор, удивляясь тому, что мужик вроде зрелый, борода пегая, а такого простого дела уразуметь не может.
Проговорил ровно, спокойно, но Торопка все же уловил в его голосе осуждение. И ворон оторвался от угощения и с удивлением, как показалось всем, качнул головой. И даже клювом прищелкнул для большей ясности.
— Ты ешь, ешь, Радогор. Торопку слушать, не переслушать. Уж он такого наплетет! — Сказал Смур и подвинул к нему блюдо. — Вот, мясца отведай. Или рыбку вкушай. А то и за пироги сразу берись. Мнится мне, что дольше своих друзей ты к еде не притрагивался.
В нос ударил запах прокопченного в сладком дыму, мяса. А с другой стороны уставился на него румяной шершавой коркой подрумяненный хлеб Отвернул ножом ломоть мяса, придвинул к себе краюху. В рот потоком выплеснулась слюна. Желудок тут же отозвался громким неистовым урчанием. Покосился на старосту. Уж очень он, сразу понял, не понравился старцу. Как бы не осудил, что от жадности чуть не давится. Сам же староста ел мало, откусывал скупо, не зхабывая всякий раз запивать вином проглоченное мясо.
— В роду бэров так принято, чтобы к столу оружно лезть?
Не утерпел старик. Снова кусанул сношенными, почерневшими зубами.
Радко чуть куском не подавился. Судорожно проглотил его и отодвинул от себя блюдо. Серые глаза потемнели от обиды. — не вяжись к парню, староста. Дай поесть сначала, а потом уж с расспросами лезь к нему. А хочешь меч в руках подержать, так попроси без язвы и без укора. — Вступился за него Смур, подумав, что далеко ли до беды? Парень еще от крови не остыл. В лице перееменился от обиды. Не его, род цапнул Остромысл гнилыми зубами. Шепнет Радогор слово со зла и нет старосты. И уже сердито выговорил. — А наперед запомни. Меч сей от чужой руки заговоренный. Потому и не снимает, чтобы беды не было.
Ясно видит, что разгорелся зуб у старосты на меч. Одни каменья чего стоят. А еще работа нездешняя. Ножны узорочьем выложены и серебряной нитью шиты. И зачем, де, такой меч безусому? Ему по его годам и копья простенького хватит.
Словно услышал его мысли Радко.
Поглядеть хочешь? Погляди. — С неприкрытой неприязнью процедил сквозь зубы, темнея лицом.
Не глядя цапнул за рукоять и камни полыхнули огнем Лезвие со злобным шипением, как послышалось всем, выскочило из ножен. И озарилось синим огнем, скатываясь от рукояти по клинку к кончику.
— И подержать можешь, коли смерти не боишься.
Старика смутить не просто.
Я к тому, отроче, или как там тебя зовут, что не ты сам и привлек тот набег к городу. Поблазнил кому меч или прослышал кто…. — Говорит староста тих, с хитрецой, словно раздумывая над каждым словом. — Не простому вою меч ладили.
— Кому ладили, того уж нет. — Сказал, как отрезал Радогор, дернув ноздрями. А мне меч дедко, старый волхв завещал И шел я за набегом следом и рядом его скрадывал. И стрелой бил и мечом сек. Мне не веришь, людей пошли. Они так спешили к вашему городу, что на то, чтобы убитых похоронить, время тратить не хотели. Я же прямым путем шел, через топи. Род чужой, да язык один.
Вскружил меч голову старому. Радогора почти не слышит. От меча глаз оторвать не может.
Да ты, Радогор, ешь. — Попробовал выправить ситуацию Торопка. — За город староста боится. Вот и мнится ему всякое.
Воевода Смур злым взглядом на старосту косится. Думает, «Чтоб ты окривел, недоумок, на жадный глаз. И на что он тебе, когда палку свою таскать не можешь?»
И поперхнулся.
Лучше не думать про такое, после того что со стены увидел. А ну, как услышит его слово да и воздаст старику за неласковый прием. А станется с него, пожалуй. Губы надул и в глазах смертельный холод застыл. Аж мясо под кожей ходуном ходит.
И десятники отмалчиваются. Леший бы их взял всех.
Спохватился и даже рот ладонью прикрыть.
Бэры с лешими соседи близкие. Не успеешь слово вымолвить, а они тут как тут. И просить не надо. К тому же парень еще силищи своей не знает. Брякнет десницей вгорячах, как на стене было. И города, как не бывало. Напрасно старосту призвал! Без ума. Но парень молодец. Не дает себя в обиду. Силищей от него так и прет. И откуда бы ей взяться?
— Ты что говоришь, староста? Торопка так и взвился с лавки. Последний ум растерял по дороге? Привык к тому, что сырым и вареным тебе тащат. А парень вместо тебя город отстоял, да так, что и люди взволноваться не успели….
— Ты это на кого лаять вздумал? — вскинулся старик. От злости и глаза прочистились и взгляд прояснился.
