Александра Верёвкина - Осколки вечности
В какой-то момент мне вдруг захотелось выбраться наружу, сбросить с плеч в разы отяжелевший наряд Бэтмена, лечь прямо на шоссе вдоль разделительной полосы, обхватить руками затылок, закинуть ногу на ногу и сгинуть в беспечности. Туда, где не придется до победного грызться за право существования. Где мимолетный порыв ветра не является предвестником скорой бури. Где от моего выбора не зависит ровным счетом ничего. Где я смог бы забыться, поддавшись ускользающему соблазну. Где мой лучший друг сумеет исцелиться от недуга, а любимая девушка…
— Астрид, — вслух позвал я прообраз своих мечтаний и усадил на цепь скулящее Альтер эго. Начнем по порядку. Родители малышки вне опасности, как и она сама. Моей жизни тоже ничто не угрожает (ближайшие пятнадцать лет, во всяком случае). Осталось подыскать выход для Лео. Ах, да! Неубранный труп Мердока с отсеченной головой. О нем мне следовало позаботиться в первую очередь.
Подумано — сделано. Я смахнул с торпеды глупые агитационные листовки, расчищая обзор, завел мотор, въехал на трассу, в крутом вираже развернул доходягу, незаслуженно носящую гордое название 'автомобиль', и к обеду без лишних приключений возвратился обратно в безлюдные владения заброшенной психиатрической клиники. Помимо гнусных инструкций по обращению в багажнике нашлась и запасная канистра бензина, которую я использовал для спуска в мерзейшую ванную. На поджог трехэтажного здания двадцати галлонов (десять литров — прим. автора) горюче-смазочной жидкости вряд ли бы хватило, поэтому я ограничился одним подвалом. От души полил сальным раствором безликий черный холм, бывший некогда помешанным на почве мести ничтожеством, им же оросил все окрестные стены, уделил особое внимание кандалам, совсем недавно красовавшимся на моих конечностях, и клинкам, что удержали Лео на месте и в конечном итоге стали первопричиной его хоть и храброй, но откровенно бестолковой гибели. После чего, с чувством выполненного долга, поднялся вверх по лестнице на десять ступенек, трагедийно замер, выуживая из бокового кармана жутко неудобного трико припасенную зажигалку, неторопливо чиркнул кремнием, любуясь оранжевым язычком губительного пламени, и небрежно бросил огниво через плечо. Огонь распространился в секунду, жадно поглотил маслянистые лужицы. В ярком всполохе исчезли рваные остатки моего карнавального плаща, коими приятель прикрыл обезображенное туловище немца.
У меня отлегло от сердца. Там, за спиной, в лучах колеблющегося зарева под действием неукротимой стихии, превращались в пепел все самые дурные воспоминания. Об этой чудовищной ночи. О боли. О смердящем запахе протухшей крови. О слезах ни в чем не повинной девушки. О потерях, которые мне еще предстоит подсчитать, систематизировать и, что хуже всего, безоговорочно принять.
Акту сожжения подвергся и отживший свой век Форд, и назад в город я отправился пешком, воспринимая неблизкий путь как единственный шанс собрать воедино тысячные осколки невеселых мыслей.
Пятнадцать лет. Ничтожно жалкий отрезок времени, отведенный Легионом. Предполагается, что за столь короткий срок я с чистой совестью обращу некую молодую особу, обучу ее основам меткой стрельбы из винтовки (именно это предельно четко сформулированное пожелание было указано на обороте одного из буклетов) и спустя годик-другой отправлю в Девкалион, где из нее вылепят настоящего монстра. Однако сия низость ничто по сравнению с главной проблемой, имя которой Астрид.
Когда-то я всерьез полагал, что понятие сколько-нибудь объективного будущего для нас не существует, что гармоничный союз смертного человека и вампира изначально обречен на провал, что не сыскать в природе более неподходящей персоны на роль мужа и отца, что разумным поступком будет выглядеть мой полностью взвешенный уход через энное количество лет…Я ошибался, глубоко и безбожно, потому что нет в моем одиночестве ни смысла, ни целей, ни правящих балом желаний. По сути моя жизнь — идеально прямая линия на кардиомониторе. Ни тебе бурных всплесков на ровном месте, ни приступа тахикардии, хоть на миг способного искривить скучную диаграмму.
Многое познается в сравнении. В моем случае можно провести зримую параллель на 'до встречи с Астрид' и 'после'. Первая половина не вызывает интереса, она серая, пресная и безнадежно тоскливая. Месть, месть, месть…чертово ты дьявольское отродье! Неужели речь сейчас идет обо мне? Ни единого проблеска счастья в памяти, только страдания, взрывы бомб, пулеметные очереди и океаны пролитой крови, мыкающиеся во тьме. Я вообще когда-нибудь радовался?
'Да', - словно по нажатию послушного рычажка, загорелась внутри блещущая разнообразием цветов неоновая вывеска. Астрид научила меня смеяться, беззаботно и очень легко. С ней я вновь стал чувствовать. Она пробудила во мне невероятную по своей мощи гамму эмоций. Я люблю так, как не смел и мечтать. Вместе с ней в мой полуразрушенный и на ладан дышащий мирок ворвались нежность, забота, ласка и нескончаемая сладость. Окружение снова засияло красками. Обычные дни, ранее похожие друг на друга как близнецы, слились в сплошную череду праздников. Недели обзавелись карнавальными хламидами из павлиньих перьев. Я открыл для себя совершенно иной горизонт, где солнце опускается за линию лишь затем, чтобы сызнова воспарить под облака с другой стороны; где прошлое бессильно, а настоящее прекрасно; где ночь всего-навсего кусочек времени, отпущенный для построения новых грез; где обязательно найдется выход из любой ситуации; где достоинства исконно преобладают над недостатками. Она подарила мне теперешнего Джея, основательно перелопатив исходный материал. В итоге я уже не отделяю свою судьбу от ее. Они неразрывно связаны между собой, как небо и земля, как альфа и омега, как инь и янь, как Джей и Астрид.
И вот выясняется истинная цена стремлений. Нет более у меня в запасе вечности. Ее место занял сухой набор двузначных цифр. Пятнадцать лет и ни годом больше. Осталось уточнить одну немаловажную деталь: вправе ли я распорядиться этим мизерным сроком по своему усмотрению? С какой черствой миной по его истечению я сумею растолковать Астрид, почему должен непременно уйти? И не лучше ли будет именно сейчас развеять ее надежды вместо того, чтобы отнимать весомую частичку жизни, не подлежащую восстановлению. Ведь на это уйдут ее невосполнимые годы, ее молодость и неподражаемая наивность. Как мне поступить? По совести отказаться от всех мыслимых благ, перешагнуть через себя и тихо удалиться за кулисы, либо привычно наплевать на белый свет и вопреки подножкам злого рока хоть раз в жизни опустошить до дна кубок со счастьем?
