Константин Бояндин - Двести веков сомнений
В этот раз мы переместились через портал, не пришли на своих двоих. Где именно со мной разговаривали, понять было трудно: в комнате не было окон, и поначалу я даже подумал, что меня арестовали. Собеседники выглядели грозными, недовольными, на мои вопросы отвечать не торопились.
Потом я понял, отчего. В кои то веки кто-то попал в Скрытый Дом, и — надо же — не мудрец великий, а неуч, который в магии не понимает ни слова. Последнее — совершенная истина. Нет у меня таланта к магии, никакого. Д. посоветовал не брать в голову, и я стараюсь не брать.
— Проходил мимо стены и увидел, что там отверстие, — повторил я в сотый раз и мой собеседник в сотый раз кивнул, что-то записал. Рядом на столе — неизменный хрустальный шарик в изящной оправе. Записывают… Уже, наверное, десятка два таких записей у них есть, судя по тому, сколько нашлось желающих меня выслушать. Надо отдать должное, и кормили, и поили — язык быстро устаёт, да и воздух здесь застойный. — Заглянул внутрь и увидел человека…
Потом меня разобрало любопытство.
— А тот, кого я вытащил, — спрашиваю, — что он видел?
Маг посмотрел на меня как-то странно.
— Это всем интересно, — ответил он наконец. — То, что он видел, повредило его рассудок. Если мы и сможем вернуть его в норму, он всё равно ничего не вспомнит.
— Послать кого-нибудь на разведку?
— Чтобы безумцев стало больше? Пока не выяснится, что там случилось, никакой разведки.
— Странно, — говорю, — а что известно про Скрытый Дом?
— Только легенды, — отвечает маг и устало вздыхает. — Самым новым из них тысяча лет.
Понятно.
Я ожидал от магистров — или академиков, или как их надо называть — большей смелости, но после подумал, что напрасно. С разбегу прыгать в неизвестное — невелика смелость. А то, что во всех особых местах всегда полно неприятностей, явных или скрытых — известно всему миру.
Когда меня отпустили, было уже темно. Доставили прямиком в Теальрин — деревушка такая, рядом с тем самым монастырём. Для меня там сняли комнату. Д. всё ещё не было.
Устал я ужасно и сразу же лёг отсыпаться. С этого часа я и начал видеть странные сны.
Клеммен, сновидение, ночь на Лето 13, 435 Д.
Про тринадцатое число придуманы самые страшные приметы и истории. До этого вечера сны мне снились редко, были отрывочными, а если оказывались страшными (когда болеть доводилось) — то и вовсе забывались.
В этот раз сон был чётким, цветным, со всеми ощущениями. То, что это сон, я понял не сразу. Оказалось, что я не в состоянии управлять своими действиями. Началось так: открываю глаза и вижу ту самую комнату, из которой несчастного студента вытягивал. Оглянулся…
Ничего страшного. Прихожая. Два дверных проёма; один, по правую руку — без двери. Коридор. Дверь во втором проёме приоткрыта и сквозь щель свет брезжит. Хороший свет, солнечный. Рядом небольшая деревянная лавка, над ней — вешалка. И всё.
Не знаю, ощущал ли я во сне запахи, но если бы та комната была настоящей, там, наверное, пахло бы пылью и старым деревом. Так показалось. Затем я понял, что тот, чьими органами чувств я пользуюсь, вовсе не повинуется моим указаниям. Я хотел выйти в комнату за дверью, а «он» взамен обернулся.
Ещё одна дверь.
Показалось, что из-за неё доносятся голоса. Язык незнакомый, но где-то я его уже слышал. Жаль, не запомнил ни одной фразы.
«Я» сделал шаг к двери.
Прислонился к ней ухом. Услышал сквозь щели жалобную песню сквозняка. Чьи-то шаги.
Дыхание.
Нечеловеческое дыхание. Ровное, мощное… собака, вымахай она ростом с дом, могла бы так дышать. Перепугаться я не успел: ноги стремительно отнесли «меня» назад. И «я» вошёл в комнату.
Обстановка скудная. Деревянная кровать, устланная высохшей травой, небольшой стол (видимо, человек, сколотивший этот стол, плотничал впервые в жизни)… Коврик на полу. Вернее, циновка. Узор на ней — необычный, яркий, легко запоминающийся. Чёрные и белые волнистые линии поверх солнечного диска. Солнце за причудливой решёткой…
Наверное, «я» услышал что-то из-за спины. Дверь, к которой «я» стоял, прижавшись ухом, словно взорвалась. Была — и не стало, только белые брызги во все стороны. Что-то рванулось оттуда — жуткое, кипящее, отдалённо напоминающее очертаниями человеческую фигуру… и я проснулся.
Вовремя. Терпеть не могу, когда меня собираются убивать, даже если это во сне. Понял — уже не заснуть. Побродил-побродил, да вышел на улицу. Деревенька тихая, возле монастыря жить безопасно. Очень кстати. До рассвета оставалось несколько часов и я направился в ближайшую таверну. Увеселительных заведений здесь невероятно много; кажется, каждая семья владеет по меньшей мере одной таверной, харчевней или постоялым двором. При обилии паломников это неудивительно. А раз сам настоятель Хоунанта не прочь как следует выпить, то легко представить, как здесь с этим просто.
При всём при том — никаких драк, скандалов, ничего неподобающего. Чудеса, да и только…
Зашёл я в таверну («Резной посох» называется) и понял: не мне одному не спится.
Теальрин, Лето 13, 435 Д., три часа до рассвета
Они оба сидели за дальним столиком — Д. и Чёрточка. Оба были уже изрядно навеселе.
— Давай к нам! — крикнул Д., завидев Клеммена. Тому показалось, что вся таверна уставилась на него. Не каждого приглашают к своему столику такие посетители… Юноша шёл, рассеянно глядя по сторонам (как учил Д.: почти не поворачивая головы, но замечая всё до последних подробностей). Задержал взгляд на ольте в егерских одеждах. Где-то я его уже видел. Точно.
— Ну что, отыграли? — спросил Клеммен, пытаясь отодвинуть стакан, в который ему щедро плеснули вина. Боги милостивые, ну и привычки. Такое вино надо пить по маленькой рюмочке в исключительных случаях, а здесь оно рекой льётся. На Д. непохоже. Он что, действительно пьян?
Чёрточка снял очки и укоризненно посмотрел на благодушного, раскрасневшегося Д.
— Так я и думал, — произнёс он сокрушённо. — Трепло ты, а ещё доктор наук.
Доктор, подумал Клеммен. Каких именно наук? Д. о своих научных званиях не очень распространяется. Читает лекции, знаю, но кто их сейчас не читает.
— При нём можно, — Д. вздохнул и откинулся на спинку стула. — Свой человек. Тем более, ты его учить собрался…
— Да, юноша, — У-Цзин вовсе не казался близоруким. Зачем ему очки? Глядел монах столь же пристально и цепко, сколь и в очках. Только лицо казалось чуть более круглым. — Я бы на вашем месте не стал посвящать вашего уважаемого наставника в личные секреты. Иначе весь мир узнает о них самое большее через неделю.
— А зачем вам очки? — Клеммен ощутил, что Д. готовит ответную тираду. — Вы ведь и без них прекрасно видите.
