Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
— Спасибо, — поблагодарила, встав.
— Подождите, — остановил он меня, зайдя за стол. Мгновение порывшись в ящиках, выпрямился, держа в руках небольшую, красиво разрисованную керамическую опоку. Её он передал мне.
— Если что, воспользуйтесь этим, — посоветовал сенешаль. — Мог бы покупать себе его вёдрами, но уж больно любит получать вот так… благодарностью.
Я убрала фляжку в карман и сделала заметку на будущее. И всё же, наш новый, кхм, обмен, заставил меня задаться в очередной раз вопросом:
— Т'иврел, зачем вы помогаете мне?
— Сам бы хотел знать, — устало отрезал он. — Ничем хорошим мне это не грозит точно — одна та фляга стоит моего месячного жалования. У меня привычка припасать её, на тот случай, если без помощи Релада не обойтись.
Чего-чего, а денег у меня теперь хватало. Я мысленно отметила — заказать три таких опоки и отправить сенешалю в счёт долга.
— И всё-таки… почему?
Долгий, очень долгий взгляд. Возможно, он и сам для себя не мог полностью определиться. Наконец, решившись, он вздохнул:
— Потому что мне не нравится участь, на которую вас обрекают. Потому что вы напоминаете меня. Честно, я просто не знаю толком.
Напоминаю его? Чужака, или стороннего наблюдателя? Т'иврел воспитывался здесь, точно так же, как и я, неразрывно связан со старшей линией крови… Но в глазах Декарты никогда не будет истинным Арамери. Или он имел в виду, что я единственная честная и чистая душа на все Небеса целиком взятые? Ха, да будь это правдой…
— Вы знали матушку? — прямо спросила я.
На лице его проскользнуло удивление.
— Леди Киннет? Я был ребёнком, когда она… ушла, чтобы быть с вашим отцом. Не могу сказать, что хорошо её помню.
— А что вы помните?
Он прислонился к краю стола, скрестив руки и глубоко (по виду) задумавшись. В свете, испускаемом Небесами, его хитро переплетёная лентой коса отливала алой медью (совсем недавно я сочла бы такой цвет ненормальным, по меньшей мере, — необычным). Но я теперь я жила среди Арамери и якшалась с богами. Нормы и порядки сменились, что ни говори.
— Я помню её красивой, — сказал он. — Ну, конечно, уродин среди старшей крови не сыскать, а то, чего не додала природа, с лёгкостью заменит магия. Но в помощи её ваша мать нуждалась меньше всего: ей было щедро отмерено. — Он нахмурился, словно рассердясь сам на себя. — Но она всегда казалась мне немного… грустной, что ли. Какой-то печальной. Да, улыбка. Я ни разу не видел, чтобы она улыбалась.
Улыбку матери я помнила. И ту, частую, покуда был жив отец, и другую, редкую, отпущенную для меня одной. Я сглотнула против воли ставший в горле комок — и закашлялась, чтобы скрыть волнение.
— Думаю, она была добра к вам. Она всегда любила детей.
— Нет, — отрезвил меня Т'иврел, наверняка заметивший мою минутную слабость. По счастью, он сказался черсчур хорошим дипломатом, чтобы завести об этом речь. — Конечно, она была учтива со мной; но я был всего лишь полукровкой. Воспитываемый прислугой. Было бы весьма странно, выкажи она доброту, тем более, интерес, любому из нас.
Я нахмурилась прежде, чем сумела сообразить. В Дарре матушка следила затем, чтобы все дети наших вассалов получали подарки к дню рождения и церемонии Освящения. Горячим, засушливым даррийским летом она позволяла слугам отдыхать в нашем саду, где веяло прохладой. Наш сенешаль был для неё таким же членом семьи, как и кровные родичи.
— Я был ребёнком, — снова напомнил Т'иврел. — Если хотите чего-то большего, поговорите с теми из слуг, кто старше меня.
— Можете посоветовать кого-нибудь?
— Любой из них не откажется говорить с вами. Но, что касается памяти о вашей матери, мне трудно сказать, кто… — беспомощно развёл он плечами.
Что ж, надежды оправдались. Частично. Определённо было над чем поразмыслить.
— Ещё раз спасибо, Т'иврел, — сказала я. Меня ждали поиски Релада.
* * *В глазах ребёнка мать — богиня. Не суть важно: прекрасная или ужасающая, доброжелательная или исполненная гнева. Внушающая любовь, как бы то ни было.
И я убеждена — это величайшая из сил во вселенной.
Матушка…
Нет. Пока ещё нет.
* * *В солариуме царил тёплый, влажный воздух, дурманящий запахами цветущих деревьев. А над деревьями высился остроконечный шпиль — вход в центральную (и одну из самых высоких) из башен Небес терялся, должно быть, где-то среди путаницы извилистых тропинок. В отличие от других шпилей, разбросанных по всему дворцу, этот резко сужался кверх и был слишком узок (толщиной не более нескольких футов в диаметре), чтобы вместить чьи-нибудь апартаменты или хотя бы пару комнат (пусть даже и совсем крошечных). Не больше, чем украшение, красивое украшение.
Держи я глаза полуприкрытыми, не ровен час так и бы прошла мимо, а закрой — сочла за мой родной Дарр. Но деревья вокруг были неправильными. Слишком высокие и тонкие, слишком далеко разбросаны друг от друга. В моих же землях — стволы в два обхвата, леса — влажные, сумрачные, полные сплетённых лоз. Что только не скрыто в их тёмных глубинах и какие только мелкие твари там не водятся.
Кажется, здесь моя тоска по родине чуть поубавилась, успокоённая схожими запахами и звуками. Я бы так и стояла на месте, наслаждаясь красотами. Очнуться от сладких грёз помогли раздавшиеся внезапно голоса.
Помогли — и заставили резво навострить уши. Обладателем одного из них была Скаймина.
Слов расслышать я не могла, но разговаривали определённо неподалёку. Очень близко. Где-то в потайном алькове, скрывающемся за рощицей и зарослями кустарника. Дорожка, выстланная белой галькой, бежала под ногами как раз в ту сторону, разветвляясь пополам, и, как ни крути, подобраться незамеченной не удастся.
Адовы хляби! Непоколебимо-ясное решение пришло само собой. Я доверилась телу: привычно-чёткие, быстрые движения.
При жизни слава великого охотника шла впереди отца. Он научил меня бесшумно передвигаться по лесу, мягко переступая с пятки на носок, не тревожа палых листьев. Я пригнулась как можно ниже (обычный человек примечает лишь доступное на высоте глаз, оставляя без внимания остальное, неважно, выше ли, ниже ли). Будь мы в даррийском лесу, без раздумий залезла бы на ближайшее дерево, но по здешним тощим, оголённым орясинам… и думать нечего. Единственный выход — наклониться как можно ниже, почти припасть к земле.
Осторожно подкравшись — так, чтобы обострившимся слухом разбирать слова, но не быть замеченной, — я присела на корточки у ствола дерева. И вслушалась.
— Ну же, братец, разве это — много? — Голос Скаймины сладко растекался, льстя и уговаривая. Я не сдержала невольной дрожи (воспоминания нахлынули на меня, а вместе с ними — страх и гнев; и не знаю, чего из них во мне было больше). Она натравила на меня бога, спустила, как охотничью псину на дичь. Всё ради собственного развлечения. Много воды утекло с тех пор, как я кого-нибудь ненавидела с такой, еле сдерживаемой яростью.
