Евгения Фёдорова - Жертвы времени
— Там, на равнине ты говорил о том, что тебе чуть не убили, — вдруг сощурился маг. Этот вопрос застал меня врасплох. К чему бы все это?
Вспоминать не хотелось. Давнишние страхи, непобежденные, но запрятанные в самую глубину сознания, никогда не приносят добра. Я старался об этом не думать, но на самом деле ни раз убеждался в этом. Женщины, что делили со мной ложе, частенько говорили о моем сумасшествии. Они пытались привести меня в чувство в глухой ночной час, вырвать из цепких объятий кошмара, вернуть разум, но это было выше их сил. После этого они очень быстро исчезали из моей жизни. Может быть, я сам заставлял их отступать все дальше и дальше. И в то же время, не желая, чтобы они видели мою слабость, я жаждал, чтобы они остались и помогли.
Я передернул плечами и вышел из пещеры, с трудом справившись с навалившейся тоской. Дон стоял там, вглядываясь в плотный, наполненный пением ветра и трепетанием снежинок сумрак. Я поднял голову, подставляя лицо сыплющемуся с неба снегу. Казалось, хлопья падают из пустоты, внезапно выныривая из ночной мглы.
— Мастеру нужна помощь.
— Ну так помоги, — глухо проговорил маг и я вздрогнул от неожиданности. Он был здесь и с тем, он был где-то далеко. — И не забывай, — его невидящий взгляд скользнул по мне, — что если умрет он, умрешь и ты.
— Почему? — со вздохом спросил я.
— Потому что я занят, а он так решил, — все тем же далеким голосом, отозвался Дон. — Мастер сделал выбор за нас всех, связав тебя с собой по крови. Он дарит тебе жизнь, а ты награждаешь его за это ненавистью. Когда придет время, ты поймешь, насколько был глуп.
Дон больше ничего не сказал, а я не спрашивал и еще долго стоял там, рядом с Доном, пытаясь последовать за ним туда, где, как я надеялся, было теплее, чем здесь. Но это было мне недоступно.
Замерзнув, я неохотно вернулся в пещеру. Остановился, стараясь не смотреть на сидящего у огня Мастера, прислонился к неровной стене. Она показалась мне очень теплой. Да, я действительно замерз там, на пронизывающем ветру.
Заныл шрам. Я коснулся правой стороны груди. Там когда-то была страшная рана. Оттуда толчками, при каждом ударе сердца, выплескивалась кровь. Я вспомнил хрип в легких и ощущение, что вдоха недостаточно, чтобы напитать кровь кислородом.
Да, я сам не давал этой боли уйти, не выпускал, заставляя сидеть внутри, загоняя ее в самом себе, пытаясь уничтожить. Почему человек всегда старается все уничтожить, вместо того чтобы возрождать? Он выстраивает ровные ряды иллюзий, отказывается от неприятной правды и сжигает, перетирает в порошок нечто, что могло бы существовать…
— Ну так, — сказал я, чтобы что-то сказать. — Хочешь знать обо мне побольше, чтобы вновь было над чем смеяться?
— Ну, я вроде бы ни разу не смеялся надо тобой, — возразил Мастер.
— Лесандро, да? По мне, это женское имя…
— Этому имени века и века, оно мужское, — не обиделся Мастер. И без перехода: — Ты ведь помнишь каждое мгновение, каждую деталь. Они жрут тебя изнутри…
— Я помню глаза, — согласился я. — Мальчишка, желавший продать на блошином рынке мои ботинки, как он только пробрался в Средний город?
— Быть может, он проявил находчивость, потому что хотел есть? — предположил маг.
— Или хотел кому-то угодить. Он хотел все, что у меня есть. Деньги, куртку, обувь. Уткнул мне в грудь какую-то острую железку, будто пика в руках ребенка может напугать здорового мужика.
Я медленно подошел к магу, присел на корточки и положил на пылающие огнем края раны холодные, остывшие на напоенном снегом горном ветру, ладони. От прикосновения Мастер вздрогнул.
— Мне нужна чистая ткань и то пойло, что ты мне давал в первый день, — я поднял на Мастера взгляд. Он кивнул и я отстегнул от седельной сумки флягу. Там же сверху лежала желтоватая ткань.
— Так что же произошло?
Я молчал. Не люблю думать о том, как это было. Зачем мне человек, который будет знать обо мне так много? Ведь потом он предаст меня, непременно предаст.
— Это всего лишь жизнь, не относись к ней столь серьезно, — посоветовал маг, чем разозлил меня. Все его откровения для меня ничего не значили, а мнимое превосходство раздражало.
— Для тебя ничего не важно, — резко бросил я, щедро плеснув крепкой настойки поверх раны. Маг не вздрогнул, просто покачал головой, будто с упреком.
— Для меня не важны слова, а важны поступки. Те, которые чего-то стоят.
— Конечно, — я провел сначала одной ладонью, потом другой над полной крови раной. Ощущения были отвратительные, я будто взял в руки нечто скользкое и гибкое.
Мастер хмыкнул, пальцы, до этого сжатые в кулак, расслабились. Я окунул руки в пылающие языки пламени, пытаясь избавиться от неприятных ощущений.
— Не ожидал, что мальчишка будет готов на все. Я отмахнулся от него, знаешь ли, как от мухи, а он проткнул меня насквозь и сам испугался этого. Чудовищный парадокс состоит в том, что выдернув из меня кусок железа, мальчишка бросился бежать! Невозможно! Невероятно, вместо того, чтобы получить то, ради чего стоило убить, он бросил все и был таков! Хорошо, что не ударил в сердце.
Я выдохнул. Вырвалось все это одной непрерывной тирадой, будто я торопился поделиться с Мастером настоящей истиной.
— Это чувство, когда ты зажимаешь рану, а кровь сочится сквозь пальцы… да ты знаешь, — я уставился на Мастера. — Ее невозможно остановить. При каждом вдохе в груди раздаются хрипы, а чувство, что вдоха недостаточно, сводит с ума.
Дыхание становится работой, чертовски тяжелой работой. Только когда теряешь что-то, понимаешь, насколько ценным даром ты когда-то владел.
Я замолчал, мысли лихорадочно метались в голове.
Я помнил вкус крови во рту. Сначала мне казалось, я просто разбил губу, но вдох вызывал кашель, заставляя захлебывался в солоновато-тошнотворном вкусе. А еще я помнил взгляды людей. Он шли мимо, а может… я шел мимо них. Одни смотрели с жалостью или отвращением, другие — безразлично, словно не замечая. Отводили глаза и ускоряли шаг, ощущая стыдливое нежелание проявить участие.
А ведь я тогда нашел настоящую цель, ради которой стоит жить. Я должен был жить, чтобы дойти, и дошел, но в вестибюле госпиталя никого не было. Я стоял один, в белом коридоре с полом, выложенным плиткой, и безупречно чистыми окрашенными стенами.
Мастер оказался прав, я помнил каждую деталь, даже трещину на покрытии кафеля, черную маленькую трещину. Очень хорошо помню, как лежал и смотрел на нее, а потом она исчезла, потому что у меня ртом пошла кровь.
Врачи оказались такими же людьми, как те, что шли мимо, и лишь качали головами, жалея, что не могут помочь…
