Дэвид Эддингс - В поисках камня
— Я не знал. — Гарион был поражен.
Волк пригнулся, проезжая под низко нависшей веткой.
— Ясное дело.
— Разве не ты говоришь всегда, что нет ничего невозможного?
— В пределах разумного, Гарион. В пределах разумного.
Несколько минут они ехали в молчании. Стук конских копыт заглушался толстым мхом, который покрывал землю.
— Наверное, мне бы стоило побольше обо всем этом разузнать, — сказал наконец Гарион.
— Мысль неплохая. Что именно ты хотел бы понять?
— Наверное, все.
Господин Волк рассмеялся.
— Боюсь, это займет очень много времени.
У Гариона упало сердце.
— Это так сложно?
— Нет. На самом деле это очень просто, но простые вещи труднее всего объяснить
— Бессмыслица какая-то, — возмутился Гарион.
— Да? — Волк насмешливо посмотрел на него. — Тогда позволь задать тебе простой вопрос. Сколько будет дважды два?
— Четыре, — тут же ответил Гарион.
— Почему?
Гарион растерялся.
— Просто четыре, — ответил он робко.
— Но почему?
— Не почему, просто так получается.
— Все бывает почему-либо, Гарион.
— Ладно, тогда почему дважды два — четыре?
— Не знаю, — сознался Волк. — Я думал, может, ты знаешь.
Они проехали мимо стоящей торчком скрюченной коряги, белой на фоне голубого неба.
— Мы так ни к чему и не пришли, — сказал Гарион.
— Напротив, я думаю, мы проделали уже большой путь, — отвечал Волк. — Так что именно ты бы хотел узнать?
— Что такое чародейство? — спросил Гарион напрямик.
— Я уже однажды тебе говорил. Воля мироздания.
— Ты же сам понимаешь, что это ничего не значит.
— Ладно, попробуем по-другому. Чародейство — это когда ты делаешь что-то не руками, а разумом. Большинство людей этим не пользуется, потому что руками делать гораздо проще.
Гарион нахмурился.
— По-моему, это совсем не трудно.
— Это потому, что ты действовал, подчиняясь порыву. Ты никогда не садился и не обдумывал, как это сделать, — просто делал.
— Разве так не проще? Я хочу сказать, почему нельзя просто делать, не думая?
— Потому, что непроизвольное чародейство — это колдовство низшего сорта. Оно совершенно неподконтрольно. Если ты просто даешь силе своего разума полную волю, может случиться что угодно. Сила разума неподвластна морали. Доброе или злое в ней идет от тебя, а не от чародейства.
— Ты хочешь сказать, когда я сжег Эшарака, это был я сам, а не чародейство? — спросил Гарион. При одном воспоминании ему сделалось худо.
Господин Волк серьезно кивнул.
— Может быть, тебе будет легче, если вспомнишь, что ты же дал жизнь жеребенку. Эти два поступка как бы уравновешивают друг друга.
Гарион обернулся через плечо. Жеребенок бежал за ним, как собачка.
— Ты говорил, это может быть либо хорошее, либо дурное.
— Нет, — поправил Волк. — Само по себе оно не имеет отношения к этим понятиям. И оно никоим образом не подскажет тебе, как его использовать. Ты можешь делать с его помощью все — вернее, почти все. Ты можешь сорвать вершины со всех гор, или перевернуть деревья корнями вверх, или сделать облака зелеными, если тебе заблагорассудится. Вопрос каждый раз в том, надо ли это делать, а не в том, можешь ли ты это.
— Ты сказал "почти все", — подметил Гарион.
— Я к этому подхожу, — сказал Волк. Он задумчиво рассматривал низко плывущее облако — обычный с виду старик в поношенной рубахе и сером колпаке, глядящий на небо. — Одно запрещено категорически. Ты ничего не можешь уничтожить.
Гарион опешил.
— Я уничтожил Эшарака, разве не так?
— Нет, ты его убил. Тут есть разница. Ты поджег его, и он сгорел. Уничтожить что-либо — значит попытаться его рас-создатъ. Вот это-то и запрещено.
— Что будет, если я все-таки попробую?
— Твоя сила обернется против тебя, и ты в то же мгновение исчезнешь.
Гарион сморгнул и в ту же секунду похолодел, вспомнив, как близко подошел к запретной черте во время стычки с Эшараком.
— Как мне определить разницу? — спросил он вполголоса. — Как понять, что я хочу просто убить кого-то, а не уничтожить его?
— Это не самое лучшее поле для экспериментов, — сказал ему Волк. — Если хочешь кого-нибудь убить, пронзи его мечом. Будем надеяться, что такого рода ситуация не будет возникать у тебя часто.
Они остановились у бегущего по замшелым камням ручейка и напоили коней.
— Видишь ли, Гарион, — объяснил Волк, — конечная цель Вселенной — создавать новое. Она не позволит тебе идти следом и рассоздавать то, что она с таким трудом создала. Когда ты кого-нибудь убиваешь, ты в действительности лишь видоизменяешь его. Ты превращаешь его из живого существа в существо мертвое. Оно никуда не девается. Чтобы рассоздать его, ты должен был бы начисто вычеркнуть его из мира. Когда ты чувствуешь в себе желание сказать кому-нибудь "исчезни", "сгинь" или "не будь", ты подходишь вплотную к грани, за которой саморазрушение. Это — главная причина, по которой мы держим свои эмоции под постоянным контролем.
— Я этого не знал, — признался Гарион.
— Теперь знаешь. Не пытайся рассоздать даже малейший камешек.
— Камешек?
— Вселенная не делает различия между камешком и человеком. — Старик сурово посмотрел на него. — Твоя тетка вот уже несколько месяцев пытается объяснить тебе, что нужно сдерживать свои чувства, а ты каждый раз начинаешь с ней воевать.
Гарион повесил голову.
— Я не знал, к чему она клонит, — сказал он виновато.
— Потому что ты не слушаешь. Это твой большой недостаток, Гарион.
Гарион покраснел.
— Что было, когда ты первый раз обнаружил, что можешь… ну… делать это? — быстро спросил он, желая сменить тему.
— Это была глупость, — отвечал Волк. — Так всегда бывает в первый раз.
— Что это было?
Волк пожал плечами.
— Я хотел сдвинуть большой камень. Рукам моим и спине это не удавалось, а вот разум был уже достаточно силен. После этого у меня не осталось иного выбора, кроме как научиться жить с этим, ибо, выпустив это наружу, ты уже не можешь запереть его обратно. С этой минуты жизнь твоя меняется, и ты должен учиться самообладанию.
— В это всегда все и упирается?
— Всегда, — сказал Волк. — На самом деле это не так сложно, как кажется. Взгляни на Мендореллена. — Он указал на рыцаря, который ехал рядом с Дерником: оба увлеклись разговором. — Мендореллен — славный парень: прямой, искренний, невероятно благородный. Но будем честны: голову его не посещала ни одна мысль — до недавних пор. Теперь он учится побеждать страх и, учась, вынужден думать — вероятно, впервые в жизни. Для него это болезненно, но он это делает. Если Мендореллен с его ограниченностью учится побеждать страх, то уж ты, конечно, способен овладеть другими чувствами. Все-таки ты немного сообразительнее.
