Мария Гинзбург - Черный ангел
Эрик молча посмотрел на него.
— Возможно, Брюн уже никогда не сможет придти к тебе, — сказал Карл.
— Она умерла? — спросил Эрик осторожно.
— Я не знаю, — ответил Карл отстраненно.
Эрик покачал головой.
— У Васильева была порфирия, — сказал он. — Генетическое заболевание крови. Ген этой пакости доминантен. Так что скорее всего, у Даши она тоже есть.
— Это опасно? — спросил Карл. — В чем она выражается, эта порфирия?
— Да не очень, — ответил Эрик. — Надо меньше находиться на солнце и не жрать антибиотики горстями. А вообще, конечно, лечиться надо.
— Ты можешь ее вылечить?
Эрик снял очки и устало посмотрел на Шмеллинга. Без защиты стекол глаза его оказались большими и детскими.
— Карл, — сказал он, протирая линзы мягкой клетчатой фланелью. — Вы сколько классов закончили? Девять?
— Я закончил Университет Буэнос-Айреса, — меланхолично ответил Карл.
Рука Эрика остановилась на полпути.
— Я лингвист, — меланхолично продолжал Карл. — Изучал индоевропейские языки, в том числе и мертвые. На войне был переводчиком при разведуправлении Генштаба, потом — при иррипанах. Но я же не спрашиваю тебя о значении среднего залога в эпическом санскрите.
— Извините, — пробормотал Эрик.
— А, ладно, — беспечно махнул рукой Шмеллинг. — Я не первый раз сталкиваюсь с безграничной уверенностью технарей в том, что только вы вращаете Землю. Достало хуже горькой редьки.
Эрик промолчал. Карл не замечал, что в его речи до сих пор был слышен голос того, кто учил Шмеллинга русскому языку.
— Так ты можешь вылечить Дашу? — спросил Карл.
— Генетические болезни не лечатся, — ответил старый врач.
— И что теперь? Она умрет?
— Мы все умрем, — вздохнул Эрик и надел очки. — Вылечить нельзя, но облегчить состояние больного можно. Даше нужно будет обследоваться. Единственное средство, которое я знаю — это противомалярийные лекарства. Хлорохин, гидроксихлорохин. Я лечил ее отца. Когда я встретился с Васильевым, он был в ужасном состоянии. Суетин держал его в подвале, при механизмах решетки. Это был очень сильный парень, добродушный, несмотря на свое уродство…
— Эта болезнь уродует человека? Как?
Эрик выдвинул ящик стола и долго рылся в нем. Затем протянул Карлу закатанную в пластик фотографию. Карл принялся с интересом ее рассматривать.
— Будь я чуть более суеверен, — заявил Шмеллинг. — Я бы сказал, что на фото самый настоящий вампир.
— Да, — кивнул Эрик. — Порфирию так и называют — «болезнью вампиров». Иногда порфирию считают результатом близкородственных браков. Существует мнение, что большая часть людей в румынских селах страдала ею. В малонаселенной местности раньше или позже все становятся родственниками, ведь выбор брачных партнеров невелик. Что и привело к созданию сказок о страшных трансильванских вампирах. У Васильева даже проявился оскал, который обычно наблюдается на самых поздних стадиях болезни. Причина этого в том, что кожа вокруг губ и дёсен высыхает и ужесточается. Результат — резцы обнажаются до десен.
— А чего у него зубы-то красные? Только что пообедал? — усмехнулся Карл.
— Это порфирин, давший название болезни. Гем крови представляет собой соединение двухвалентного железа с порфирином, и при этой болезни процесс синтеза нарушен. У больных кровь как бы слишком красная. Повышается содержание промежуточных порфиринов в крови и тканях. Порфирин является фотосенсибилизирующим веществом, и поэтому кожа становится очень чувствительной к солнечному свету. Дело доходит до ожогов. Кроме того, порфирин откладывается на зубах. Они становятся красными или красновато-коричневыми, что вы и видите на фото. Более того, в процессе болезни деформируются сухожилия. Видите, у Васильева скрючены пальцы? Люди Суетина звали его Упырем. Суетин пользовался предрассудками в своих целях. Он говорил, что натравляет на контрабандистов своего Упыря, и никто не уходит живым.
В глазах Карла мелькнула какая-то мысль или воспоминание. Шмеллинг усмехнулся, но ничего не сказал.
— Я прописал Васильеву хлорохин, убедил отказаться от алкоголя. Через полгода он уже мог выходить на улицу в пасмурную погоду, — продолжал Эрик.
— Что-то не сходится, — заметил Карл. — Лот же только что возил Дашу на юг. Она должна была просто сгореть.
— Болезнь проявляется не сразу, — ответил Эрик. — Но, безусловно, повышенное ультрафиолетовое излучение могло только навредить девочке.
— Что ж, благодарю за столь ценные сведения, — сказал Карл. — Теперь твой черед спрашивать.
Эрик побарабанил пальцами по столу.
— Погоди, еще не все, — сказал он. — У тебя — ДНК не человека, Карл.
— Так это у меня давно, — лениво ответил Шмеллинг. — После «лестниц».
— Нет, — покачал головой Эрик. — ДНК, поврежденную «лестницами в небо», я видел. Это другое. Я боюсь, что у тебя синдром Эйхманна. Это…
— Я знаю, что это, — перебил его Карл.
— Я должен был догадаться, — медленно проговорил Эрик. — Так вот откуда ты меня знаешь!
Карл усмехнулся и кивнул.
— Было интересно почитать про человека, из-за которого погиб мой двоюродный брат, — сказал он. — В книжке была твоя фотография. А зрительная память у меня очень хорошая. Да и все остальное сходилось. Не стоило брать новое имя таким похожим на старое, господин Химмельзон. И Маргарите Анатольевне надо было хоть Мариной назваться, что ли.
— Эйхманн погиб не из-за меня, — сказал Эрик яростно. — Мне предлагали участие в этом проекте, но я отказался. Я уже понимал, к чему это приведет. Если бы твой брат не был столь мужественным и стойким человеком, Южную Америку точно бы уничтожило генетической пандемией. Это Реджи Бенсон согласился. А мозгов ему хватило — он всегда был умен, подлец.
— Какая разница, — пожал плечами Карл. — Ты был автором изначальной идеи.
Эрик промолчал.
— Но ты ошибаешься, — продолжал Карл хладнокровно. — Надо мной никто экспериментов не проводил. Ведро с серебристой грязью передо мной не ставили.
— Не всегда заражение проводится такими варварскими методами, — возразил Небеснов. — Тебе достаточно было коснуться вещи, обработанной специальным образом. Так, чтобы на ее поверхности находились наноботы. Ты себя хорошо чувствуешь? С тобой ничего странного не происходило последнее время? Ты — важная фигура в области. Даже Лот много выиграл бы, если бы ты превратился в, скажем, козла. Или волка.
— Но кто бы они ни были, твои мифические заговорщики, они должны знать, что на немцев этот вирус действует иначе, — лениво возразил Карл.
