Майкл Кобли - Повелители теней
Посреди комнаты, раскинув руки, стояла Нерек. Перед ней лежала огромная полуразбитая дымящаяся кровать, простыни были скомканы и брошены на пол. Искры, нет, капли свечения стекали по ее пальцам. Она хлопнула в ладоши, и светящийся ком полетел в толстый матрас. Ткань лопнула, вывалился конский волос, а Бернак завороженно смотрел, как светящийся узел выписывает зигзаги над матрасом. Через несколько секунд он превратился в недобро горящий красным шарик, потом растаял, выбросив на прощание сноп искр, которые тоже померкли.
— Впечатляет, — одобрил Бернак.
Нерек развернулась, глаза ее яростно сверкали, ладони светились. Она увидела, что это он, и горячее свечение померкло.
— Я… учила огонь двигаться, — пояснила она, уронив руки.
— Магический огонь — опасная игрушка в неопытных руках.
— Тогда научи меня сам.
Бернак улыбнулся:
— Ты знаешь достаточно для того, что должна будешь сделать.
Лицо Нерек засветилось надеждой.
— Хорошо. Как я ее найду?
Он задумчиво посмотрел на девушку. Она совершенно отличалась от других своими странными чувствами, ее страх перед ним и страсть к нему перемежались приступами гнева и ярости. Но главное, что отличало ее от других, — то, как она пользовалась магией Источника, ни один из тех, кого он связал своей волей, не выказывал ни малейших способностей в этом направлении. Поэтому Бернак мирился с ее темпераментом, к тому же на самом деле она была создана из теневой части его самого, а замыслов этой части он и сам не понимал.
Да, оставалась эта воительница. И почему древняя тень, частица бога, которую он несет в себе, превратила юного прихлебателя именно в эту женщину? Какая-то проверка для самой Нерек? Бернак не был в этом уверен, но на Нерек возлагались обязательства, и он знал, что та будет стремиться к их выполнению.
Бернак осмотрелся, выбрал гобелен рядом с дверью и подозвал Нерек. Гобелен занимал почти всю стену, был расшит золотом и серебром и являл ряд сцен с приключениями короля и его рыцарей. Центральная картинка изображала короля отсекающим последнюю голову многоглавого чудовища. На заднем плане пылали деревья и кипело озеро.
— Как раз подойдет, — хмыкнул Бернак, касаясь края картинки пальцами.
Картинка с чудовищем тут же превратилась в сплошное бледно-зеленое пламя. Жуткое зрелище дополняло пятнышко в центре: казалось, все языки пламени уходят в воронку. Через миг вертящийся зеленый огонь превратился в медленно клубящийся сгусток тумана. На его фоне появились смутные образы, которые постепенно вырисовывались: деревня посреди лесистых холмов, с которых спускается поток. Трое всадников пересекают бревенчатый мост. Первым ехал неизвестный Бернаку мужчина, вторым оказалась женщина-маг, которая отбила его атаку в ущелье. А третей была Керен. Нерек затаила дыхание.
Маленький мальчик, который ехал вместе с женщиной-магом, подбежал к ближайшей хижине и заколотил в дверь. Из дому выскочили взрослые, дети, собаки. Всадники спешились и начали пожимать руки приветствовавшим их хозяевам. Бернак изменил угол зрения, поднялся над пейзажем, разглядывая леса и уходящие на запад поля, широкую реку, впадающую в море. Нерек вздохнула.
— Они все еще к западу от Руканги, в юго-восточной оконечности Гронанвеля, — пояснил Бернак. — Но непременно поедут потом через горы. Ты отправишься на север, в мой гарнизон в Нагирских горах. Я дам тебе письмо к командиру, а он предоставит десяток своих лучших солдат.
Тревога отразилась на ее лице.
— Если я поеду без тебя, как я узнаю, где их найти?
— Источник поможет тебе. Коснись его, вдохни, попробуй на вкус, и он поведет тебя навстречу твоей судьбе.
Она тяжело вздохнула, глядя на гобелен, потом кивнула:
— Когда я еду?
— Скоро, — ответил он, кладя тяжелую руку ей на плечо. — Очень скоро.
Гобелен у них за спиной рассыпался каскадом золы, мелкой, как пыль.
ГЛАВА 9
Король Орозиада: Чудище, ты обратило в пустыни мои города, истребило тысячи моих людей, отравило земли. Прежде чем я вынесу тебе приговор, скажи, зачем?
Чудовище Орграальшенот: Ты, слепой и глупый король! Потому, что только сильное оружие стоит уничтожать.
Предания Юларии, книга 3, 37Заброшенная мельница представляла собой каменное квадратное двухэтажное строение с небольшой башенкой. Когда-то, во времена частых набегов разбойников с гор, эта постройка выполняла роль форта: стены сохранили низенький парапет и прорези для лучников. Потом форт почему-то перестроили под мельницу, а теперь она стояла темной и пустой, стены зарастали бурьяном, огромное мельничное колесо валялось на берегу потока и с каждым годом все больше врастало в грязь, на нем тоже росли сорняки. Прежним остался только поток, сбегающий с Бахрузских гор, несущий в себе отражения созвездий, чтобы потом утопить их в водах озера Одагаль.
Коделю удалось быстро завести лошадей и людей под своды мельницы, за что Таврик был ему очень признателен. Его рука невыносимо ныла от холодного ночного воздуха, боль начинала мутить рассудок, а желудок был готов вывернуться наизнанку…
По стенам горели факелы, вселяя жизнь в просторную пустую комнату с тяжелыми деревянными балками под потолком. Возле одной из стен валялся большой мельничный жернов с осью, толщиной в человеческую ногу, когда-то соединяющей его с водяным колесом, теперь ось валялась просто так, на жернове, оставив на граните пятна ржавчины. Пол замусорен и заляпан птичьим пометом: все это Кодель приказал вымести одному из своих людей. В очаге развели огонь, достали припасы из седельных сумок, разложили одеяла. Запах готовящейся пищи веселил сердце путникам.
Таврик достал свою походную постель, стараясь по возможности не попадаться на глаза остальным. Он кинул одеяло в нишу у двери, в стороне от других, и тяжело опустился на него. Его смущали и приводили в недоумение собственные мысли. Первый шок после ампутации прошел, но остались душевные и физические страдания. Он постоянно ловил себя на том, что пытается взять поводья, расстегнуть пуговицы, взять ложку несуществующей рукой, обманутый чувством, что она на месте. Он уставился на тугой сверток бинтов, перетянутый кожаными ремнями, который он поддерживал здоровой рукой, и прикрыл глаза, чтобы сдержать слезы, появлявшиеся каждый раз, когда он думал о своем отце, герцоге Патрейнском.
Обрывки воспоминаний тревожили его: вот он бежит вместе со своей собакой, вот скачет по пустошам Южного Катриза, ловчий сокол взлетает с толстой кожаной перчатки его отца. Он вспомнил ежегодные скачки в Тоброзе и чествования лучших наездников. Вспомнил, как его мать, леди Иллиан, учила его декламировать стихи и играть на четырехструнном кулесте. Он также вспомнил беззвучно рыдающего отца, когда она скончалась после долгой болезни. Потом ее вынесли во двор с фонтаном под сумрачное небо и пели над ней скорбные песни.
