В. Бирюк - Волчата
Впечатления были сильные, и ни он сам, ни его потомки на Черниговские земли впрямую больше не претендовали. Осталась Десна, и всё к ней прилегающее от Гомеля до Курска, Мурома и Тьмутаракани потомкам Гориславича и его брата Давида.
Братья между собой не ладили. Если один шёл воевать, то другой тоже шёл, но сачковал.
Ссоры в следующем поколении, между двоюродными братьями — Давидовичами (Давайдовичами) и Ольговичами происходили постоянно и уже не на уровне «просто сачканул», а в форме откровенного мордобоя. «Княжеские усобицы» называются. А Мономашичи постепенно откусывали у них кусочки родительского наследства.
Ещё одна деталь. Видимо, бешеный характер отца и его непрерывный авантюрный образ жизни выработал у младшего из сыновей — Святослава Ольговича (Свояка) — довольно редкое среди рюриковичей явление: братскую любовь. Это особенно уникально, потому что братья были сводными — старшие от греческой патрицианки, младший — от половчанки.
Братья младшенького постоянно подставляли: по делам старшего брата Всеволода новгородцы сажали в тюрьму жену Свояка, а его самого — в поруб в Смоленске.
Всеволод умирает, Великокняжеский Киевский стол согласно закона — «лествицы»- занимает средний брат, Игорь. Киевляне, возмущённые поборами покойного государя требуют особых клятв от нового. И к мятежной толпе снова, вместо брата-государя, едет Свояк. Карамзин пишет:
«Граждане еще не были довольны, открыли Вече и звали Князя. Приехал один брат его, Святослав, и спрашивал, чего они желают? «Правосудия, — ответствовал народ:… Святослав! дай клятву за себя и за брата, что вы сами будете нам судиями или вместо себя изберете Вельмож достойнейших». Он сошел с коня и целованием креста уверил граждан, что новый Князь исполнит все обязанности отца Россиян; что хищники не останутся Тиунами; что лучшие Вельможи заступят их место и будут довольствоваться одною уставленною пошлиною, не обременяя судимых никакими иными налогами… Великий Князь Игорь, думая, что дело кончилось, сел спокойно за обед; но мятежная чернь устремилась грабить дома… Святослав с дружиною едва мог восстановить порядок».
Свояк отдувался за братца, сходил с коня и клялся перед толпой «мятежной черни», что для князя — и унизительно, и просто опасно, восстанавливал порядок, но отнюдь не изменял своей братской привязанности.
Тут киевляне — предали, Игорь — попал в плен, самого Свояка — Давайдовичи выгнали из Новгород-Северского. Надо бы виниться, проситься, смиряться… Но… брат же! В порубе в Киеве сидит! И Свояк пишет своим двоюродным братьям, изменившим клятве и идущим на него войной:
«Родственники жестокие! Довольны ли вы злодействами, разорив мою область, взяв имение, стада; истребив огнем хлеб и запасы? Желаете ли еще умертвить меня? Нет! — пока душа моя в теле, не изменю единокровному!».
Так вот, Свояк, во всём своём клане — такой братолюбивый — один-единственный.
В клане Давайдовичей-Ольговичей, пожалуй, только самый младший сын Свояка, известный нам по «Слову о полку Игореве» под прозвищем «Буй-тур», Всеволод Курский, унаследовал это свойство. Обращаясь к своему брату он говорит:
«Один брат, один свет светлый — ты, Игорь! Оба мы — Святославичи!».
Все остальные — тянут под себя. Не тянут — рвут.
Тот же «свет светлый» — сам-то сбежал из половецкого плена. А брат ещё два года хлебал там баланду.
Старший из Ольговичей — Всеволод, «просочившийся» на Киевский престол между наследниками Мономаха, пытался как-то пристроить всю свою родню. И отдал старшему из Давайдовичей, Владимиру — вот этот городок — Вшиж. Дело было в 1142 году. Новый князь устраивался надолго — вся начинка детинца была снесена и перестроена заново.
В Черниговских владениях несколько княжеских городов. В двух, самых больших, богатых и, соответственно, почётных — Чернигове и Новгород-Северском — какие-то князья сидят постоянно. В остальных — попеременно, куда «старшой пошлёт». Курск, Трубчевск, Путивль, Гомель, Брянск, Стародуб…
Вщиж — самый верхний княжеский город на Десне. Задворки. Всё интересное делается южнее. Даже основной транспортный переход с Оки на Десну — ниже. Тишь-гладь, божья благодать…
В 1146 году Всеволод Ольгович божьей волею помре, брата его Игоря киевляне, опять же божьей волею — другой-то нет, забили дубьём насмерть. Вся «лествица» сдвинулась, Владимир Давайдович из Вщижа ушёл — в Чернигове уселся. А тут этот глупый и упёртый Свояк кричит:
— За брата — пасть порву, моргалы выколю! «Пока душа моя в теле, не изменю!».
Фи! Как это неприлично! Этот придурок ещё и честью княжеской хвастает! Верностью брату, верностью государю, верностью слову своему!
На Руси нет князей, которые так или иначе не изменяли своим клятвам. Об этом не принято говорить, этим не хвастают. Но, все же взрослые люди! — все понимают, что это не хорошо, но без этого не проживёшь. Клятвы, крёстное целование, делаются, как правило, искренне и, даже, истово. Но… «не мы таки — жизнь така». «Он сам виноват», «мне достоверно сообщили, что он замыслил…». «Политика — искусство возможного»… Обстоятельства, форс-мажор, забота о малых и сирых… Которым, конечно, лучше будет — под моей властью…
Свояк своим упрямством, своей «честью», просто взбесил Давайдовичей. Они не смогли сами выбить его из Новгород-Северского — позвали союзников. К черниговским дружинам подошли киевляне, волынцы, берендеи, торки… Там бы упрямца и похоронили.
Но честность даёт свою прибыль. Иногда — нечестным способом. Один из старых Черниговских бояр, служивших ещё Олегу Гориславичу, нарушив присягу своему нынешнему князю, предупредил о походе. И Свояк успел уйти.
«Ледяной поход» генерала Корнилова, с атаками по «степи, покрытой ледяной коркой» — известен. Но у Корнилова были профессиональные кадровые военные. Известен и поход сводного Уральского отряда В.К. Блюхера из Белорецка с огромными обозами гражданских. Но он проходил летом.
О походе Свояка, об исходе не княжеской дружиной, но обозами, беженцами, зимой, по холоду, по речному льду, с непрерывными арьергардными боями… — мне тут Ивашка рассказывал. Он как раз в то время и был одним из княжьих гридней Свояка. Непрерывные, очень жестокие стычки с наседающими берендеями, сбитые с коней, порубленные, поколотые товарищи, остающиеся лежать на речном льду в расползающихся пятнах напитанного кровью снега…
«Снег кружится летает, летает
И поземкою клубя,
Заметает, зима, заметает
Что осталось от тебя».
Свояка догнали в Корачеве на Оке. И всем многочисленным войском — навалились. Но победить озлобленные, доведённые до потери инстинкта самосохранения, ошмётки Северской дружины — не смогли. Свояк «разметал ворогов по лесу». Сам сжёг Корачев, «ушёл в вятичи».
