Кэтрин Ласки - Ханна
— Но он всё равно был ещё вымазан в чём-то кровавом, и у него пуповина висела, — восхищённо прошептала Этти.
Лайла, казалось, умирала от скуки.
— Может быть, пора закончить перерыв? — зевнув, сказала она. — Я уже тысячу раз слышала про этого слонёнка.
— Нет, не слышала! — твёрдо ответила Этти. — Потому что мне вечно запрещают про это рассказывать.
— Почему же, Этти? — спросил мистер Уилер, присев на корточки и поправляя юбку малышки. При этом он незаметно повернулся в сторону двери, за которой стояла Ханна, и подмигнул. У Ханны кровь прилила к лицу, и она собралась было отойти, но художник покачал головой. Девочка снова ощутила мощь течения, которое их загадочным образом связывало. «Кажется, он почувствовал, что я здесь, ещё до того, как увидел», — подумала она.
— Мне говорят, о таких вещах рассказывать неприлично, — ответила мистеру Уилеру Этти. — Но это же рождение! Сами подумайте: если рождаться — это неприлично, то где бы мы все были?
Ханна зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться. Она заметила, как в уголках глаз мистера Уилера появились весёлые складочки и как блеснули его белые зубы. Он опять посмотрел на неё. На удивление восхитительно было вот так, тайком, радоваться вдвоём одной и той же шутке.
Художник интересно расположил девочек для картины. На переднем плане были Кларисса и Этти. Этти сидела на полу, ближе всех к Уилеру, вытянув ноги и обнимая одну из своих плюшевых игрушек. Кларисса стояла в нескольких шагах от неё, а на заднем плане Лайла томно склонялась к огромной вазе. Ханну чуть не захлестнула зависть, когда она увидела, что макушка Лайлы касается той волны, через которую пробивается рыбий хвост.
Она понимала, что это глупо: ведь Лайла была не в море. Однако своей непринуждённой позой она как будто заявляла свои права на него. Лайла одна позировала в профиль, не глядя на художника. Все три сестры были в домашних платьях разных оттенков розового и сиреневого и новеньких белых передниках. Похоже, художнику предстояло навеки запечатлеть их на хрупкой границе между детством и юностью. Тут Ханна подумала, что и она сейчас в таком же возрасте. Но насколько другая у неё жизнь! Ей надо работать и привыкать к трудностям.
Следующие несколько дней девочки продолжали позировать художнику. Однако во всём доме номер восемнадцать ощущалось заметное напряжение. Каждый как будто затаил дыхание… дожидаясь… дожидаясь… но чего, Ханна понять не могла. Мистер и миссис Хоули зачастую резко понижали голос, когда при них в комнату входил кто-то из прислуги. На пятый день работы над картиной Лайла гордо прошествовала в салон с Яшмой на руках.
Ханна отступила в коридор, чтобы её не заметили, но продолжала прислушиваться и смотреть в щёлку. Этти взвизгнула чуть жалобным тоном, какого Ханна прежде за ней не замечала.
— Лайла, зачем Вы принесли сюда Яшму?
Лайла спокойно заняла своё место и обняла кошку с таким довольным и хитрым видом, что Ханне стало противно. Лайла уткнулась носом в густую белую шерсть Яшмы, почти касаясь макушкой хвоста морского существа — в том самом месте, где Ханна прикладывала к нарисованным чешуйкам крохотный кристаллик в форме капли. Девочка едва сдерживалась: ей так хотелось ворваться в комнату и оттолкнуть Лайлу прочь от вазы!
— Вы не любите кошек, мистер Уилер? — поинтересовалась Лайла.
— Почему же, Лайла? Я никогда такого не говорил.
— Вам нет нужды говорить. Я точно знаю. Это противоречит вашей натуре. Однако натуру можно и изменить.
Художник нервно рассмеялся:
— Похоже, я не понимаю, о чём вы говорите.
— Похоже, не понимаете, — с придыханием шепнула Лайла.
От этих слов Ханна похолодела. Они прозвучали чуть ли не как угроза.
— Мистеру Уилеру не обязательно писать Яшму. Я просто хочу держать на руках мою милую кисоньку. — Лайла помедлила. — Меня это успокаивает, — твёрдо закончила она.
— Боже мой, Лайла. Что же может беспокоить такую очаровательную юную леди, как вы? — спросил Уилер.
— Я не знаю, — ответила Лайла. — Но ведь многие юные и не столь юные леди страдают от нервов, мистер Уилер. Я томлюсь по тому, чего не могу достигнуть. — Она посмотрела на художника.
«Томится? — Это слово поразило Ханну как молния и словно обожгло её вспышкой раскалённого света. — Она сказала „томится“? Но ведь у неё есть всё! Всё… кроме него!»
Ханна услышала, как мистер Уилер кашлянул.
— Ну что ж, займёмся делом?
— Чтобы мне не пришлось томиться? — Лайла хрипло расхохоталась. На другой день она тоже позировала с кошкой. Напряжение в доме нарастало. Однако в ту минуту Ханна поняла, что «томиться» — самое подходящее слово. Она и сама томилась, но по чему именно? По музыке, которую играла несколько мгновений? Или по неведомому миру, о котором говорила ей та мелодия, что растаяла в ночи, по миру, где ничто не ограничивало движений?
Бурная светская жизнь мистера и миссис Хоули шла своим чередом. Лайла и Кларисса едва ли не каждый день сопровождали их на концерты, чаепития и театральные представления. Званые обеды в доме номер восемнадцать тоже стали устраивать чаще. Лайла неизменно на них присутствовала, и гости, быть может, и не замечали в ней ничего необычного. Однако все в доме знали, что она готова взорваться в любое мгновение. И семья, и прислуга ходила вокруг неё на цыпочках. Миссис Хоули шла на всевозможные уступки. Яшме теперь было позволено находиться в столовой за первым и за вторым завтраком.
Ханна всякий раз старалась побыстрее управиться с делами в комнате Лайлы. У неё больше не случалось таких неприятностей с Яшмой, как в первый вечер: очевидно, кошка признала в ней служанку, которая, как прежде Дотти, приносит ей молоко, а часто и жирные сливки. Но Яшма неизменно провожала Ханну странным взглядом. А когда кошка смотрела на неё, девочке почему-то казалось, что за ней как будто наблюдает сама Лайла.
* * *Судомойка всегда вставала утром раньше всех, а ложилась спать позже всех. Этим вечером Хоули устроили очередной званый обед, и после ухода гостей Ханна долго занималась уборкой. Когда она наконец пошла к себе наверх по чёрной лестнице, было уже далеко за полночь. Дрожащий огонёк масляной лампы едва освещал ей путь. Ханна открыла дверь своей каморки и замерла, сдерживая крик ужаса. В темноте перед ней парили две сверкающих черточки. Тут с кровати что-то поднялось. Яшма выгнула спину, взмахнула хвостом, будто саблей, оскалилась, показывая пару кривых белых клыков, и уставилась на грудь Ханны, туда, где под платьем висел мешочек. У девочки сжалось сердце. Свободной рукой она машинально схватилась за мешочек, и кошка протяжно зашипела — будто на раскалённые угли плеснули водой. «Она хочет мой мешочек!» — осенило Ханну.
