Александр Прозоров - Всадники ночи
Зверев повернул к храму, перекрестился, поднялся по ступеням, взялся за ручку — заперто! И похоже, что изнутри.
— Батюшка с боярином отъехал, — поспешил к нему один из холопов. — Как вернется, вечерню служить будет. Причастит, коли пожелаете, гости дорогие.
— Причаститься нам не мешало бы, — согласился Андрей.
Все вокруг казалось странным — однако подворники боярина Калединова на упырей явно не тянули. Люди как люди. Живые, бодрые. Разве только угрюмые больно. Может, они сами совсем недавно с бедой управились и теперь пытаются наладить жизнь? Тогда запустение и безлюдность понять можно.
Аргамака к табуну Андрей отвел лично, пригрозил пастухам, чтобы следили особо, и для пущего их старания кинул серебряную новгородскую чешуйку. Когда же вернулся, уже знакомая баба от ворот с поклонами пригласила в трапезную:
— Все столы накрыты, князюшка. Угощение остывает, пиво выдыхается. Извольте снедать, гости дорогие, подкрепитесь с дороги. Чем богаты, тем и рады. Ступайте, откушайте. Ныне вот-вот и баня поспеет.
— Банька — это хорошо, — повел плечами под тяжелой броней Зверев. — Банька — это к месту.
Женщина провела гостей по тихому дому к трапезной. Через приоткрытую дверь в одной из комнат князь заметил разложенную упряжь: ряды деревянных седел вдоль стены, висящие на деревянных штырях уздечки. И опять его удивил идеальный порядок. Порядок в кладовой, чистота в коридорах и прихожей; опрятные, ровно уложенные один вплотную к другому коврики, плетенные из тряпочных лоскутов. Как дворня из нескольких человек за таким большим домом следить ухитряется? Да еще караул несут, с лошадьми управляются, за двором приглядывают, сено да дрова запасают, на кухне работают. Усадьба — она немало повседневных хлопот требует. И опять в душе молодого человека острым кошачьим когтем скребнуло нехорошее предчувствие.
Здешняя трапезная размером уступала отцовской — однако без труда вмещала полтора десятка обитых войлоком скамей и четыре пятиметровых стола в три локтя шириной. Скатертью был накрыт только один, крайний, справа от двери. С угощением людишки боярина Калединова расщедрились: четыре крынки с пивом, поднос пряженцев, поднос с кусками жареной рыбы, два целиком запеченных лебедя, бессчетное число мисок с грибами, огурцами, капустой, репой, курагой, изюмом, сотовым медом… Даже странно, как рискнули холопы столь решительно разорить хозяйский погреб ради нежданных и незнакомых гостей. А ну не найдут те общего языка с Федотом Владиславовичем? С кого тогда за разор спросят? Работников в усадьбе мало, каждый добытый кусок хлеба на счету должен быть. С такой щедростью — как бы самим хозяевам голодать не пришлось.
— Пахом, читай молитву, — распорядился Андрей, усаживаясь во главу стола.
Поблагодарив Господа за хлеб насущный, путники принялись за трапезу, громко нахваливая гостеприимство незнакомого пока боярина. Выпили по кубку ядреного, хорошо настоянного пива, а когда дядька собрался наполнить емкости снова, Зверев молча вскинул руку и отрицательно покачал пальцем: достаточно. На этот жест князя не обратил внимания только коротышка, что взахлеб наливался пенным напитком и прикладывался понемножку к каждому из выставленных угощений.
Где-то через час вернулся один из подворников, поклонился в дверях:
— Баня поспела, гости дорогие. Пива туда ключник велел отнесть, веников дубовых да березовых, рубахи чистые положить, дабы свои средь узлов не искали, щелока с мочалками новыми приготовить.
— Ни к чему все это, — демонстративно зевнув, отмахнулся Андрей. — Боярин прибудет — а мы в бане веселимся. Ни поздороваться, ни за угощение поблагодарить. Нехорошо это. Не пойдем.
— А чего не помыться-то? — подал голос с низа стола купец. — То же не грех, за то обиду не держат.
— Ну и ступай, коли чешешься, — холодно предложил ему Зверев.
— Один? — Коротышка, словно черепаха в панцирь, втянул голову в плечи и попытался отрицательно ею помотать.
— Боярин не обидится, — подтвердил подворник. — Как можно? Он и сам повелел гостям баню завсегда топить, дабы попариться могли с дороги. Как же не попариться, коли полный день в пути человек провел?
— Вот вернется боярин, — невозмутимо притянул к себе блюдо с рыбой Андрей, — коли пригласит, с ним и пойдем. Отдохнем, помоемся, побеседуем, пива выпьем. Он ведь и сам с дороги будет. Ведь так?
— Но… Баня… она ужо натоплена, — явно растерялся подворник. — Идти пора. Для вас готовили… Обижаете.
— Мы, князья Сакульские, — ухмыльнулся Зверев, — по старшей линии из французских графов происходим. А у нас, во Франции, принято только два раза в жизни мыться. Во время крещения и при обмывании перед похоронами. Так что я лишний раз мочиться не собираюсь. Все, ступай.
— Но ты же сам просил, княже… — неуверенно промямлил подворник. — Про баню, попариться.
— Когда? — не понял Андрей. — Не было такого.
— Ну как с коня сошел… Хлеб тебе поднесли, баню предложили.
— Предложили, да я не соглашался.
— Соглашался, соглашался. Тогда…
— Ты с кем споришь, смерд?! — во весь голос вопросил Зверев и грохнул кулаком по столу. — Ты с князем речи ведешь, а не с бабой в подворотне! Спорить он еще будет! Как боярин вернется, с ним и поговорю. А ты мне не ровня, над ухом зудеть. Пошел вон!
Такое объяснение мужик понял — попятился, поклонился, ушел. Пахом, проводив его взглядом, повернулся к господину, вскинул брови.
— Не хочу я тут голым и безоружным оставаться, — одними губами пояснил князь. — Неспокойно на душе. Не на месте.
— Рыба у боярина Калединова вкусна больно, Андрей Васильевич, — в голос ответил дядька. — Дозволь, еще кусочек себе отложу.
— Бери, бери. И впрямь, вкусна рыба. Хороший хозяин Федот Владиславович, и кухарка у него знатная.
Сумерки не заставили себя ждать. Когда за окном из промасленной ткани окончательно стемнело и подворники, принеся в трапезную несколько масляных светильников, развесили их на стенах, во дворе неожиданно стало шумно, возник многоголосый гул, временами прерываемый смехом. Андрей подошел к окну, отодвинул задвижку, толкнул створку наружу.
Освещенное факелами тесное пространство между амбарами и конюшней оказалось заполнено множеством мужчин и женщин. Тут были и широкоплечие ратники в дорогих атласных рубахах с саблями на боках, и простые смерды — безоружные, одетые попроще. Были женщины всякого возраста в сарафанах, в платьях, в кофтах и юбках; три красавицы могли похвастаться даже суконными накидками, подбитыми песцом и соболем, жемчужными понизями на волосах. Боярин в добротной бобровой шубе стоял один, беседуя с тем холопом, что встречал на дороге гостей. Раб виновато кланялся и судорожно взмахивал руками, указывая то в сторону бани, то на дом.