Вадим Панов - Занимательная механика
Но это — потом. Но это — возможно. Но это, на самом деле, ничуть не волновало увлеченных друг другом любовников. О каких соседях, пусть даже известных, уважаемых и богатых, можно думать, когда одежда разбросана по полу, вперемешку с одеялом, покрывалом и подушками? Когда мятая простыня съехала, а разгоряченные тела залиты лучами летнего солнца? О чем может думать мужчина, когда его руки скользят по бархатистой женской коже, по изогнутой спине, по упругой груди? Когда ладони натыкаются на твердые соски, и это прикосновение током пронзает тело? О чем может думать женщина, когда оглушающие волны накатывают столь часто, что непонятно, что они приносят: удовольствие или боль? Когда пылает огнем каждая клеточка, каждая частичка тела, когда хочется, чтобы ласки поскорее закончились упоительным взрывом, и мечтаешь, чтобы они продолжались бесконечно? Стоны становились все сильнее, а слушатели продолжали смеяться и поглядывать на часы.
Они нечасто занимались любовью, хотя считали друг друга идеальными партнерами. Они угадывали желания; когда нужно, становились нежными и податливыми, когда нужно — сильными и агрессивными. Возможно, редкость их встреч объяснялась сознательным выбором: они боялись надоесть друг другу, привыкнуть, перестать получать от близости тот максимум удовольствий, к которому привыкли. Боялись потерять мостик, который связывал их души, помимо всего остального. Тем более все остальное было весьма и весьма зыбким: одна общая тайна, пара общих врагов и никаких общих интересов.
Им даже не о чем было поговорить, кроме как о деле, и поэтому после того, как осталась позади бурная вспышка, дыхание успокоилось, а довольный Гончар перевернулся на спину и закрыл глаза, Проказа положила голову ему на грудь и негромко произнесла:
— Я не доверяю Испанке.
— Ты просто ее не любишь, — улыбнулся Гончар, не открывая глаз.
— Она не леденец, чтобы я ее любила, — буркнула Проказа. — К тому же я не люблю Неваду. Но ему я доверяю, а Испанке — нет.
— Доверяешь Крусу? — удивился Гончар. Заявление подруги стало для него полной неожиданностью.
— В нашем деле, — уточнила Проказа. — Тебя Невада не предаст.
— Верно.
— А Испанка…
— Испанка тоже, — уверенно отрезал Гончар.
— Как ты с ней договорился? Что пообещал?
А вот теперь Гончар открыл глаза. Он чуть приподнялся, опираясь на локоть, внимательно посмотрел в глаза Проказе, которой тоже пришлось привстать, и очень мягко, но в то же время очень твердо, произнес:
— Не твое дело. Но я уверен, что Испанка пойдет до конца.
— Я хочу подтвердить нашу договоренность, — так же твердо сказала девушка. — Механикус мой!
Ее глаза заблестели, ноздри чуть раздулись, губы приоткрылись. Одна только мысль о том, что она доберется до старого врага, возбуждала Проказу не меньше, чем умелые ласки Гончара. Кровь и секс — только они доставляли девушке удовольствие.
— Ты получишь Механикуса, — пообещал Гончар. Проказа улыбнулась, и ее острый черный ноготь прочертил на груди мужчины тонкую, мгновенно покрасневшую царапину.
— Спасибо, милый. — Глаза заблестели сильнее, рука девушки скользнула по бедру Гончара, а язык — по свежей ранке. — Может…
— У нас много дел, — напомнил мужчина.
— Ах да… — Ничуть не обидевшись, девушка откатилась от Гончара, встала с кровати и подошла к окну, вызвав одобрительные возгласы дворников. — Кстати, милый, для тебя есть посылка.
— Какая еще посылка?
— Где-то здесь… — Проказа прошлась по комнате, лениво поддевая ногами одежду. — А, вот! — Наклонилась и подняла с пола маленький пластиковый пакет, в котором лежала белая пуговица. — Это твое?
Гончар резко сел на кровати:
— Кто ее принес?
— Невада приволок, пока тебя не было. Еще просил передать, что Дантист рассчитался.
— Почему ты не сказала мне сразу? — недовольно спросил Гончар, выхватывая у девушки пакет.
— Ты бы принялся за работу, — с невинным нахальством объяснила Проказа. — И оставил меня без удовольствий.
— Сука, — улыбнулся Гончар.
— Я знаю.
Девушка едва заметно пожала плечами и медленно направилась в ванную.
* * *Загородный дом Арифа являлся типичным поместьем заметного нефтяного барона российского розлива. Престижный район Подмосковья, на дорогах которого часто попадались «летние» машины — кабриолеты и низкие спортивные купе, тщательно охраняемый поселок, огороженный красивым каменным забором, со вкусом спроектированные дома — обитатели райского уголка не поскупились и наняли хороших архитекторов. Особняк Гусейна окружала декоративная кованая ограда, за которой поднимался густой кустарник, скрывающий от посторонних взглядов подъезд к дому. На столбах видеокамеры, у ворот будка с собственной охраной, дополнительная, так сказать, мера безопасности.
Не понадобилась.
Волкова встретили в большой гостиной, обставленной с кричащей роскошью, но без особого вкуса. Судя по всему, с опытными дизайнерами Ариф советовался исключительно на этапе постройки дома, а украшением внутренних помещений занимался самостоятельно. И потому сложенный из натурального камня, невероятных размеров камин, сделавший бы честь любому готическому замку, соседствовал с аляповатой барной стойкой. Резные кресла «под старину» — с хромированными светильниками, элегантными, но выполненными в современном стиле. А на стенах, между картинами, в уголках которых виднелись узнаваемые подписи, болтались прямоугольник огромного плазменного телевизора и рога различных обладателей копыт. Присутствовал, разумеется, и портрет самого Арифа: углеводородный барон, облаченный в английский охотничий костюм девятнадцатого века, стоял на лесной поляне, горделиво выпятив грудь и возложив левую пятку на голову расстрелянного медведя. Собственно, одно только это полотно говорило о вкусах и пристрастиях Гусейна более чем достаточно.
К углу картины кто-то прикрепил траурную ленту, и эта деталь, привычная для фотографий, неуместно выглядела на масляном холсте. Однако царящей в гостиной эклектике не противоречила.
Впрочем, не менее неуместными выглядели и черные наряды собравшихся в залитой солнцем комнате людей. Предназначенная для шумных пирушек и пафосных торжеств гостиная яростно сопротивлялась похоронным лицам присутствующих, но поделать ничего не могла. Обстоятельства, обстоятельства…
Лала, молодая супруга Гусейна, сидела на диване скромно положив руки на бедра. Волосы убраны под платок, заплаканные глаза опущены к полу, в руке скомканный платочек. Классика. И лицо — классической восточной красавицы: густые брови, огромные миндалевидные глаза, матовая кожа, большие чувственные губы. Чудесное виденье, излучающее свежесть юности. Не мудрено, что Ариф, несмотря на свои пристрастия, не удержался.
