Николай Ярославцев - Вождь из сумерек 3
Можно было бы вообще обойтись без потоков крови. Но нельзя!
Бог должен устрашать. Иначе не поверят в его силу. Власть, это сила. А сила – кровь! А лучше реки крови. А еще лучше, крови бессмысленной, необъяснимой…
Как раз то, что необходимо людям для слепой веры.
Младшие жрецы выкладывают трепещущие сердца вокруг живого до сих пор тела и жертвенного камня. Его пальцы вырисовывают в воздухе над ними, так и не понятые знаки. Под истошный вой заклинаний, пиктограммы озаряются языками пламени. Серая пыль осенним листом, кружась, опускается вниз.
Нож терзает нагое, беззащитное тело.
Той пыли, которая опустилась на лицо юноши и проникла в легкие, хватит на несколько часов мучений. А потом истерзанное тело и сердце жертвы отправится к черному богу, как плата за отнятые у него жизни. Или смерти. Жизни, которым не суждено добраться до мира забвения.
Но это уже без него. Он сегодня достаточно потрудился.
Передал обсидиановый нож старшему жрецу, одному из тех, кому он позволил дойти до этих дней. Прищурив глаз, проследил за тем, как один за другим оживают или, что вернее, поднимаются мертвецы. Этим тоже, как и тем, которым он вырезал сердце своей рукой, предстоит занять место в строю его полков. И покинул зал под животные вопли истязуемого.
Да, бог не для того, чтобы вселять надежду…
Только страх и ужас.
Как тот, которого он встретил в одном из миров. Не пожалел народа, который создал своими руками. Истребил целиком за то, что позволили себе усомниться в его могуществе. И потом, не задумываясь, карал, сея смерть налево и направо за малейшее сомнение. Стирал с лица земли города, переселял племена, насылал болезни…
И сохранил власть над душами. В отличие от добреньких, слащавых, до приторности, богов. Но и он проявил слабость, не достойную богов. Отказался от человеческих жертвоприношений…
Доводилось ему знавать и других, не менее кровожадных богов. С неимоверной лютостью расправлялись с отцами. Убивали и пожирали своих детей. А, добившись вселенского поклонения, растворялись в нем, взирая равнодушным пресыщенным взглядом с заоблачных высот. Отдавали свою власть подручным божкам…
И только этот, единый, не повторил их ошибки. Пока…
Поморщился.
Вопли вызывали в нем чувство брезгливости и отвращения.
Да. Брезгливости. Это именно то чувство. Жалкий червь не понимает своим скудным умишком, что смерть и есть истинная жизнь. Дорога в бесконечность. Начало бессмертия, которое он раздает своей щедрой рукой.
Глупцы!
Они думают, что ему, Величайшему из жрецов, которых знали миры, нужна власть над ними. Или их жалкие жизни.
Власть над ними, это власть над собой. Власть их бесконечных, мелких забот, беспричинных жалоб, ненависти и подлого обожания.
Он давно выше этого.
А это все пусть получает кровавый бог, которого он с небрежностью истинного господина приведет в этот мир.
Для себя он избирает иное…
Тело заняло положение в кресло.
Сквозь опущенные веки пробивался свет далекой затухающей звезды. Но в его башню никогда не проникал солнечные лучи. Яркий свет раздражал. Сказались долгие годы, прожитые в загадочном полусонном племени. С годами приучился бодрствовать ночами, а дни проводить в дремотном состоянии. Порой такое состояние мог сохранять по нескольку суток. Простая смена тел уже не приносила облегчения. Оставалось идти уже знакомым путем. Дорогой смерти, если бы мог довериться своим помощникам жрецам.
День за днем, шаг за шагом шел он к своему бессмертию, к вечной жизни, пусть даже за ее пределом.
А для этого стоило износить, как матросские сапоги, десятки, а может, и сотни тел и потратить не одну жизнь.
Да, сумеречный мозг жрецов племени хранил невероятные знания. Разорванные и раздерганные на мельчайшие лоскутки, которые, казалось, было не возможно собрать воедино. А в этом и не было необходимости. Важнее было найти и выдрать, как страницу из университетского учебника, главное. Ему это удалось.
С трудом поднялся, преодолевая усталость и, прошагав через кабинет, скрылся в глухом, закрытом плотной шторой, тайном кабинете. Повел пальцем, зажигая свечи в настенных светильниках. Желтоватое пламя заиграло на гладко отполированных черепах.
Убранство кабинета было более чем скромным. В центре, утопая ножками в толстом ковре, черного дерева не высокий стол с восемью углами. Над столом, почти не опираясь на серебряную, ажурную подставку, сверкающий прозрачный шар с искоркой пламени внутри.
Этот шар отыскал он в мире эльфов. Не торгуясь, отсыпал за горсть драгоценных камней и все золото, которое было при нем в тугом кошеле солдату дезертиру, с одного взгляда угадав в шаре, знаменитое всевидящее око эльфийских владык.
Да, велики были путаные знания жрецов, но только он, Нахсор, по достоинству сумел оценить их и воспользоваться ими.
Одна из пиктограмм погребального склепа, которую невозможно было воспроизвести на человеческом языке, открыла ему путь в иные миры. Но он вернулся, надежно закрыв открытую дорогу уже своим заклинанием.
К тому времени он уже не боялся племени. Сработанный им самим порошок действовал безотказно. О нем забыли. А он, как губка, вбирал по крупицам все, что находил в их мозгу. Правда, для этого понадобилось почти два десятка лет. И серый порошок, приправленный его снадобьем творил чудеса.
Ладони нависли над шаром. Огонь внутри шара забился, как под дуновеньем ветерка. И шар медленно налился матовым светом.
Око знает, кто ему нужен.
Волк в человеческом обличье с черной повязкой на глазах. Или человек в звериной шкуре. Но не оборотень. Оборотень способен перекидываться только в полную луну. А этот в любое время … по своей воле. Страшная неукротимая сила поселилась в этом существе из далекого мира. Так сказали его древние жрецы, глядя аспидно-черными мертвыми глазами на таинственную звезду. И даже чертили пальцем что-то на песке, бессвязно объяснили содержание своих рисунков.
Конечно же, он мало верил в хрустальный свод, трех слонов и кита, на которых держится мир, но в то, что говорили эти сомнамбулы, поверить было еще хуже.
Шагнул вперед и наклонился над шаром.
Шар безошибочно нашел человека.
Он и его спутники, двое верзил, чудом, спасшийся когда-то красавчик-эльф, коротышка гном и волосатый дикарь в одном конном переходе от заповедного леса.
Снова у его леса. Творенья его разума, его знаний, его великой магии. Плод долгих бессонных ночей.
О, это была счастливая находка.
Найти в гибнущем в огне войны и судорожных корчах, мире, забытый уголок этого дивного, древнего леса! Леса, где каждое дерево способно было не только мыслить и говорить, но и двигаться. Это дорогого стоило.
