Убить Ланселота - Басирин Андрей

– Старое заклинание Бизоатона?… Припоминаю. Садись в это кресло, Хоакин. Сейчас проверим.

Фероче смешал в хрустальной кювете золотисто-коричневую жидкость с медом и лимоном.

– Выпей.

Стрелок принюхался. Кроме лимона пахло ирисами и чем-то терпким, древним… миндалем, вероятно.

– Пей, не бойся, – подбодрил шарлатан. – Это коньяк. Тебе надо расслабиться перед волшбой. Когда ты родился?

– В ночь перед Грошдеством, ваше магичество. Год, к сожалению, не помню.

Пить было неудобно, но стрелок скоро приспособился. Он откинулся в кресле, держа на весу полупустую кювету. Приятное тепло разлилось по телу.

Словно издалека донесся голос шарлатана:

– Займи ум чем-нибудь посторонним. Книжку почитай. Дать тебе роман?

– Благодарю, ваше магичество. У меня есть.

Хоакин вытянул из сумки книгу в черной обложке, раскрыл наугад. Книга жила своей жизнью. Там, где обычно располагался календарь гостей Деревуда, чернели прочерки. Карты в септаграмме вольных стрелков были пусты: прямоугольники заполнял абстрактный узор из дубовых листьев.

Этого и следовало ожидать. В землях справедливости капитанствует Реми Дофадо, а значит – вольных стрелков больше не существует. Есть бандиты, живущие по принципу «Забрать у бедных и раздать себе».

Маггара заглянула через плечо стрелка.

– Сто восемнадцатая, – подсказала она. – Со слов: «Стужа и лед над Деревудом».

– Эрастофен из Чудовиц?

– Да.

Загремела медь. Шарлатан вытащил из шкафа сложный прибор, составленный из бронзовых дуг, рубиновых кристаллов и причудливо изогнутых проволочек.

– Не обращай внимания. Мне еще чаролист настраивать.

Хоакин кивнул и принялся читать.

Стужа. Стужа и лед над Деревудом.

В прозрачном черном небе застыли звезды. Луна наполняет лес тенями… о, волки с удовольствием повоют на эту луну: ведь она похожа на сыр, которого они так не любят.

Благословенное время. Чудная пора.

Время, когда все добрые люди готовятся к празднованию Грошдества и Нового года. А также Старого Нового года, Синского года Молочного Архара, Октанайтской Творожбы и Бритоликского Бюллетейна.

Грошдество. Время украшенных мишурой елочек, пирогов с ежевичным вареньем и добрых народных песен. Время радости и веселья.

А также чудовищ и злых духов.

Хоакин сидел у окна, разглядывая морозные узоры. Ему было не по себе – как частенько бывало в это время. Зима тревожила Хоакина. Сны о медовой звезде приходили все чаще. Стрелок просыпался с бьющимся сердцем и потом весь день не мог успокоиться. В этих снах он был счастлив. Только не мог запомнить почему.

На коленях Истессо лежала черная книга. Несколько дней назад Хоакин чихнул и о вольных стрелках мог думать лишь абстрактно, не называя имен. Просто потому, что не успел их выучить.

Беглый Монах. Верзила. Народный Менестрель.

Романтическая Подруга.

Пламенный Мститель. Неудачливый Влюбленный.

Шесть карт, шесть незнакомых лиц. Романтическая Подруга… какое неприятное лицо. Вздернутый носик и опущенные уголки губ говорят о неуживчивости и мелочности. Остальные вполне хороши, походят на своих прототипов из народных легенд.

Но Подруга… Бр-р-р!

И Монах подкачал. С септаграммы на Хоакина смотрел утонченный изнеженный юноша-семинарист. Кружевные манжеты, презрительный взгляд, тонкие усики. Истессо не читал «Трех мушкетеров» Дюма, а потому образ Арамиса ничего не затронул в его душе.

Тревожно. Холодно.

И дрова кончаются. Но это хорошо. Надо идти в темную чащу, в холод и мрак, откапывать дровяной нанес из-под снега. Какое-никакое, а приключение. Вдруг какой-нибудь непутевый волк сдуру нападет?

Разбойник подкинул в очаг последнее полено. Огонь взвился, загудел радостно; засвистел пар, вырываясь из трещин между сучьями.

– Будут гости, – сам себе сказал Хоакин. – Значит, надо идти. Нехорошо заставлять их мерзнуть.

Черная книга зашелестела страницами. Открылся новый лист – почти пустой. В верхней части чернела строчка: «Вот и Грошдество. Интересно, кто на этот раз?…»

У тот вопрос каждый год занимал стрелка. Праздничные ожидания оправдывались – и всякий раз по-новому.

Истессо напялил тулуп и меховую шапку. На помощь стрелков надеяться нечего: в лесу он остался один-одинешенек. Разбойники разъехались по окрестным селам и деревням. Вернутся они лишь тогда, когда отгремят праздники.

Все дело в том, что ночь перед Грошдеством – особенная. Силы зла выходят на улицу и куролесят вовсю. Ведьмы летают по небу, бесы морочат голову добрым людям, мертвецы выкапываются из могил и наряжают осины тусклым курганным золотом.

Домоседы в эту ночь могут с легким сердцем причислять себя к силам добра. Это основной закон Грошества.

И мы к нему еще вернемся.

Навес удалось откопать без приключений. Хоакин бросил на пол последнюю охапку дров; поленья отозвались мелодичным стуком. Теперь их надолго хватит, стрелок присел возле очага, одним ухом прислушиваясь к тому, что происходит за окном.

Предчувствия не обманули: у крыльца заскрипел снег. Заржала чья-то лошадь. Хоакин подбросил еще пару поленьев. Огонь загудел, набрасываясь на новую пищу.

– Эй, хозяин! Открывай.

– Сейчас. Подожди немного.

Хоакин пошевелил поленья кочергой, давая пламени охватить их. За окном вспыхнуло колдовское зарево. По засову пробежали колдовские светлячки, от одного вида которых хотелось чихнуть. Сквозь дверь просочились огнистые блестки эфирного сияния.

Далеко-далеко завыли волки.

«Бедняга, – подумал Истессо о том, кто стоял на крыльце. – Летом в лесу нет никого страшнее разбойников. А зимой появляется стужа. Даже силам зла от нее, нет покоя».

Он отодвинул засов. За дверью стояла бледная тень с глазами, пылающими алым огнем.

– Не топчись на пороге. И дверь закрывай, холоду напустишь.

В ночь перед Грошдеством силы добра сидят дома. По лесу шастает только нежить. Бесы и черные маги.

Но если в дверь постучат, хорошему человеку на месте не усидеть. Это зло способно прогнать бедолагу в холод и метель. Добро обязательно отодвинет засов.

Почему же мир не рухнул? Почему оборотни и бродячие мертвецы не уничтожили всех хороших людей на Терроксе? Все очень просто: едва то, что топчется и поскуливает за дверью, попадает в дом, закон Грошдества берет свое. И чернокнижникам, и вурдалакам приходится забыть свои дурные привычки.

Жаль, что Грошдество бывает лишь раз в году.

Хоакин посторонился, пропуская гостя. Перешагнув порог, он стал похож на варварского Санта-Кляуза.

Шапка и тулуп густо заросли инеем. Лицо пряталось под белым мохнатым шарфом, и оттого казалось, что человек носит бороду.

– А твой конь? Не замерзнет?

– Благодарю, друг мой. – Путешественник похлопал рукавицами друг о друга, отряхивая снег. – Ничего с ним не станется. Видишь звезду меж сосен? Он уж дома, мой Бушеваль.

Он стянул с плеча посох. На конце его болтался заиндевелый чайник. Странное дело: чайник этот трясся от холода. А еще – клацал зубами, охал и попискивал девичьим голосом.

– Можешь выходить, – предложил гость чайнику. – Мы в тепле и безопасности.

Крышка согласно звякнула. Путник задвинул засов и тяжело осел у стены. Очаг давал мало света, и разглядеть лицо гостя не удавалось. Наконец собравшись с силами, путник стянул с головы шапку. Открылось бледное лицо в завитках бесцветных волос. Глаза отблескивали красным.

– Ну и ночка… – вздохнул альбинос – Злая ночка.

– Располагайся, – предложил стрелок. – Тулуп снимай. Я сейчас чайку вскипячу, отогреешься. Как твое имя, кстати? Меня Хоакином кличут. Хоакин Истессо.

– А я – Эрастофен. Еще меня зовут философом из Чудовиц. – Гость протянул к очагу иззябшие пальцы.

– Ну и прекрасно, господин Эрастофен. Позволь-ка… – Стрелок подвинул путника и поставил на огонь котелок со снегом. – Чудовицы – это где?