Гейл Карсон Ливайн - Две принцессы Бамарры
– Ага. Так гораздо лучше. Хмм… Ну вот! Нашла.
Она снова опустилась на все четыре лапы и при этом придавила бесценную карту. Порвется же! Я потянулась к пергаменту, но остановила себя.
– Забирай. – Драконица подняла лапу. – Не стану я рвать твою карту. Не то настроение.
Я выхватила бесценный лист и разгладила.
Воллис улеглась передо мной.
– Люди не единственные поэты в мире и не единственные, кто складывает легенды, чтобы поведать свою правду. У драконов собственные сказки, и наша правда отличается от вашей. Я уже рассказывала тебе про Юну?
Я помотала головой.
– Так я и думала. Друальт убил ее, а она приходилась мне матерью.
Сколько же Воллис лет?
– Я почитаю тебе. – Она села и заговорила звенящим голосом:
Быстрокрылая Хоти
Убита Друальтом.
И Зира, гневное пламя,
Юная красота,
Тоже убита им.
Люди зовут его
Героем, Смеющимся.
Но для нас не герой
Друальт, душащий пламя,
Отнимающий жизнь,
Он не герой для драконов.
Друальт не был жесток! Он был добрее всех, и то, что драконы не считали его героем, делало его в тысячу раз большим героем для нас. Но странно было услышать драконью версию – словно узнать, какого мнения дикий кабан о своих охотниках.
– Хоти и Зира умерли медленной, ужасной смертью. – Голос Воллис вновь обрел привычный металлический оттенок. – Даже меня, тогда лишь птенца, это потрясло. Мы, драконы, может, и деремся друг с другом – признаю, я недолюбливаю большинство соплеменников, а то и всех, – но мы очень привержены своему роду. Мама стремилась отомстить Друальту. Теперь я почитаю тебе про нее.
Лучше бы она просто рассказала мне про лекарство.
Воллис начала:
Юна Хитрая,
Юна Стойкая
Мечтала украсить
Свой клад драгоценный
Глазами Друальта
Цвета морской волны.
И вот отыскала
Она супостата
И понесла
Чрез высокие горы,
Через долины
В милую нору свою.
С охотой несла она
Смерть к себе в дом.
– На этом стихи не кончаются, принцесса Эделина, но их долго рассказывать, а тебе не терпится узнать про лекарство.
Вот уж точно!
– Изложу вкратце. Мама сделала одну-единственную ошибку в битве с Друальтом. Но она делала ее раз за разом. Много раз она могла его убить, но ей хотелось, чтобы он умирал медленно, как Хоти и Зира. Поэтому она его только ранила – сожгла ему волосы, расплавила дос пехи на груди.
Мне было больно за бедного Друальта.
– Он же маму так не пощадил. Бил, когда мог, со всей силы, и к тому времени, когда он коварно спрятался в ее сокровищах, он успел проткнуть ей живот в дюжине мест. Но как только он осквернил ее сокровища, она решила покончить с ним. Однако, как ты знаешь, ей не хватило духу спалить свои сокровища.
Юна пылала жарко и ярко,
Словно предвечный горн,
Откуда и вышла она.
Пламя ее поглотило бы
Героя людей,
Оставив лишь пепел,
Осколок кости.
Коварство не знает границ.
Из милого клада ее
Восстал хитроумный.
В руках его был
Ее собственный меч,
Вынутый честно
Столетье назад
Из мертвых пальцев Аркуле.
И клинок уворованный
Друальт вонзил
В древнее сердце,
Верное сердце.
Пламя Юны погасло,
Ее жизнь отлетела.
Но в ней еще жило
Скупое наследство,
Дар посмертный врагам.
Из утробы своей,
Бурлящей гибельным дымом,
Она исторгла
Отраву, «серую смерть»…
Значит, «серая смерть» пришла не из моря, как думали одни. И не являлась наказанием за многочисленные людские пороки, как думали другие. Она досталась нам от Юны!
Воллис продолжала:
И долгим выдохом,
Вздохом мучительным
Юна послала наследство свое
В жилища людей.
И пропела чуть слышно:
«Кого-то минует,
Кого-то настигнет.
Избранным смерть,
Уцелевшим тоска,
Сердечная скорбь
По ушедшим любимым».
Тут голос ее оборвался,
И она умерла,
Но радостной, отомщенной.
Юна Хитрая, Юна Стойкая
Более не знала огня.
Воллис склонила голову.
«Не останавливайся же теперь. А лекарство? Прочитай мне строфы про лекарство».
– Не годится включать в эту историю и лекарство, но оно существует. – Драконица подняла голову. – Я тогда была всего лишь птенцом, но мама прошептала мне его, прежде чем умереть.
– Что же это? – Голос мой был тих, но мне хотелось кричать.
Она оценивающе посмотрела на меня.
– До того как я начала читать, ты нравилась мне больше. Если бы не люди, мама была бы жива и сегодня. Наверное, в конце концов, я тебе ничего не скажу.
Глава двадцать четвертая
Будь то в моих силах, я бы душу из нее вытрясла. Вместо этого пришлось уговаривать:
– Разве моя смерть не покажется тебе слаще, если я буду знать лекарство и все-таки не смогу спасти сестру?
– Ты меня совершенно не поняла. Твоя смерть не принесет мне радости. Я стану скорбеть по тебе, еще когда ты будешь лежать, умирая. Но с твоей стороны мило думать о моем удовольствии. – В тоне ее сквозила ирония. – Однако сказать тебе – значит приблизить твою гибель. Мне будет неприятно, что ты знаешь, и это станет раздражать меня.
Она начала заводиться. Глаза ее сделались цвета меди, голос охрип от сдерживаемого пока огня.
– Я уже решила забрать два предмета из твоей сокровищницы. Если открою тебе лекарство, потеряешь еще два, что равноценно примерно неделе жизни. Ты готова принести такую жертву всего лишь за удовлетворение, что ты обладаешь знанием?
Я кивнула, хотя и напугалась. Но драконы не в силах провидеть будущее. Вдруг произойдет что-нибудь неожиданное?
– Хорошо же. Видишь Эйснанскую долину? – Она указала место на карте острием когтя.
Долина лежала между двумя высочайшими пиками Эскерн. Судя по карте, огрских стойбищ и грифоньих гнезд на этих пиках было больше, чем в любой другой части хребта. Как ни удивительно, неподалеку размещалось человеческое поселение. Сюрмик, деревня, отказавшая в помощи возлюбленной Друальта, Фрейе, когда на деву напали грифоны.
– Долину орошает высокий водопад, – продолжала Воллис. – Вода вроде бы падает с горы наверху, но это не так. На самом деле она спускается прямиком с принадлежащей фейри горы Зириат. Достигая земли, вода уходит в нее и нигде больше не вытекает. Глоток этой заколдованной воды излечивает «серую смерть», но только если больной выпьет ее на месте. Нельзя набрать воды во флягу и отнести твоей сестре, потому что так она утратит свою силу. А теперь ты должна отдать мне четыре предмета из своей сокровищницы.
Прошло еще три дня, для Мэрил последние дни перед лихорадкой. Для меня это были дни пытки – знать лекарство и не иметь возможности его применить.
Поначалу Воллис вроде бы не сердилась на меня за новые знания, хотя и забрала у меня вещи после рассказа. Напротив, я вдруг оказалась в фаворе. Она расписывала, как «обожает» мою вышивку, и продолжала осыпать меня дарами в гораздо большем количестве, чем отобрала, пока у меня в витрине не скопилось семьдесят пять предметов.
Но вот наступил рассвет четвертого дня, первого дня лихорадки из оставшихся трех у Мэрил.
Едва проснувшись, я потянулась за подзорной трубой, в точности как накануне утром и утром позапрошлого дня. Воллис, по обыкновению, наблюдала за мной. Не успела я поднести трубу к глазам, как она сказала:
– Твоя преданность сестре меня утомляет. – Голос звучал сипло от пламени. – Отдай мне подзорную трубу. Мы больше не будем в нее смотреть.
Не дожидаясь возражений, она выдернула трубу у меня из руки и заперла в том же сундуке, где и семимильные сапоги.
Я умоляла ее вернуть трубу. Клялась просить ее разрешения, прежде чем смотреть в нее, но ничто не действовало. Воллис велела мне работать над вышивкой. Пришлось повиноваться, хотя слезы застили мне глаза.
Теперь и мое шитье ее не удовлетворяло. И цвета-то я выбирала неправильно, и работала-то слишком медленно и недостаточно аккуратно. За утро мне пришлось отдать двадцать вещей. Оставалось пятьдесят пять, но этого не хватит надолго, если она продолжит отбирать их по двадцать зараз.
Драконицу снедало раздражение, она не находила себе места. Начинала рассказывать историю и обрывала. Принималась считать кос ти в сундуке и внезапно прекращала это занятие, оставляя их кучей на ковре. Выскакивала наружу, хлопала крыльями и забегала обратно.
К вечеру она забрала у меня еще тридцать предметов, включая Бесстрашный, «Друальта» и волшебный плащ. При таких темпах я не рассчитывала дожить до ночи.
