Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…
Младшему следует делиться тревогами, в том числе и по поводу своего целомудрия, со старшим — такое у диргов обыкновение. Но я не смел и приблизиться с этим к… Ну, всё-таки к родителю.
И разговор затеял именно Хьярвард.
Поздним вечером у притухшего камина, когда наша подружка уже удалилась наверх. Она куда больше нас обоих уставала от деятельности «для нужд фронта».
— Руна жалуется, что ты с ней не флиртуешь. Не кокетничаешь, — внезапно проговорил Хьяр, повертев в руке полный бокал и вернув на подставку. — Не носишь поутру кофе в постель, не присаживаешься вечером на край узкого девичьего ложа…
Размером два на два метра, чтобы оградить соблазнительную картинку еле прикрытого нагого тела пустым полем. Этакое натурально-художественное паспарту.
— С какой стати?
— Что — тебе кокетничать или ей жаловаться?
— И то и другое. Мы её вроде как удочерили. Мне она вообще как сестра.
— А я? Я тебе отец или вроде как отец? — резко ответил он.
Я не совсем понял. Ну да, мы с ним официально назывались двоюродными братьями и были вынуждены держать себя похоже. Только я все равно чуточку «подстилался под старшего», и Хьяр был этим не очень доволен. Но до сих пор не язвил по поводу.
— Ты никогда не пьёшь наравне со мной, хотя это означает рюмку в два дня, — продолжал он филиппику. — Никогда не садишься рядом — только в кресло напротив или на другой конец скамьи в парке. Требуешь стелить себе в отдельной комнатушке, несмотря на то, что Кэти умаялась раздувать пламя в здешних очагах. Ещё не хватало, чтобы ты ото всех запирался. Можно подумать — почивать мешают.
Ирония сказанного заключалась в том, что мы не спим по-человечески: нам требуется лишь отдых, желательно в лежачем виде, и… как это… прострация. Часа на два от силы.
— Нас ведь никто не видит, когда мы у себя. Кроме старушки Кэт. Если ты считаешь, что я нарушаю маскировку и должен поднажать на интим…
Хьяр снова ухватился за сосуд — и я прямо побоялся, что он раздавит хрустальную ножку и запустит в меня остальным. Только тогда я понял, что именно сказал и о чём проговорился.
Он вызывал у меня далеко не сыновние чувства. Я пытался прятать это от себя, а вот Хьяр, похоже, уловил выходящие наружу флюиды.
— Сынок, — проговорил он тем временем, — похоже, ты надорвался изображать благополучную семью. Благополучную пуританскую семью. Не рано ли на тебя мужские панталоны нацепили?
Выпрямился из кресла и одной рукой выдернул с места меня. Как непостижимо хорош он был в своём гневе — пятна румянца, выступающие скулы, прикушенный алый рот! Внезапный огонь отражался в зрачках, бросал рыжие блики на русые волосы, длинные, как у Оскара Уайльда, и разбросанные по плечам, таким шелковистым и гладким под стёганой атласной курткой…
Тут меня в полном смысле озарило. Как реанимированный нашими порывами камин, где с новой силой вспыхнуло пламя.
— Я сделаю всё, что прикажешь, — ответил я. — С радостью.
…Кажется, он возносил меня наверх на руках, когтями сдирая с меня и заодно с себя оболочку и рассеивая её клочки по всей лестнице. Во всяком случае, в его будуар мы прибыли изрядно облупленными.
А потом…
Ногти наши умалились. Привычный метаморфоз. Тяжесть лонной крови перестала меня пугать.
Хьяр неторопливо стянул с себя рубашку — единственное, что оставалось на нём. Смял в кулаке, бросил — и переступил через батистовый комок обеими узкими ступнями. На миг мы соприкоснулись всем, что было у нас спереди.
Мускулистые плечи зрелого мужа, сосцы девы, стан и живот гимнаста, пенис эфеба.
Безволосая кожа, только между ногами влажные от пота завитки. Скользит под пальцами, как шёлк. Щекочет, будто лапки огромной бабочки. Зализывает свежие царапины. Дразнит моё орудие. Поднимает как для решающего выстрела.
На этом Хьяр мягко оттолкнул меня и улёгся поверх постели ко мне спиной. Свернулся рыхлым клубком. Сказал негромко и чуть сдавленно:
— Твоя воля, не моя. Хочешь — приди, не хочешь — останься там, где стоишь. Если я сейчас тебе прикажу, так и останусь в отцах навсегда. Не хочу подобного изврата.
Я лёг, прижался и почувствовал, как всё внизу мигом подплыло кровью и разбухло. Ужас и восторг. Мой возлюбленный подался ко мне, выгнулся абиссинской кошкой. Странный, сдавленный, прерывающийся голос, будто бы не его, ударил в виски вместе с биением моего сердца:
— Тебе не нужно проделывать всё с начала до конца. Только вложи его мне между ног и ни о чём не заботься.
Он был прав. В таких случаях твоя плоть творит за тебя всё. Я даже не заметил своих движений, быть может, и было два или три, но внутри меня будто накипел и лопнул огромный пузырь, которым вдруг стало всё мое существо. Хьяр ужом выскользнул из моих тисков, извернулся и начал пить, как из фонтана, почти не касаясь губами моей крайней плоти. Кажется, одно это соединило нас, как запах. Так, как дирг узнаёт дирга, как людской мужчина — женщин или как гей — гея. По игре феромонов. Игре воды и света.
А потом он сжал мои покорные запястья крепко-накрепко и с тихим смехом произнёс:
— Кажется, я слишком мало кормил тебя сильными мужскими телами, девочка.
Вот он — он дошёл до конца. Притиснул, обернул и распростёр, а потом поднял из праха на колени. Подарил мне боль первого соития. Пронзил меня насквозь, как стилет — кусок масла, и напоил своей жаркой телесной жидкостью.
Ну как, убил я твои страхи? — спросил Хьяр, когда мы повалились рядом, изнемогая.
— Вроде бы вместе со мной самим. Да нет, всё о-кей, только вот кто улики стирать будет?
— Вижу-вижу, что о-кей. Дабы потопить в океане драккар Трюггви Победоносного, одного берсерка недостаточно. А насчет простынь, если тебя это в самом деле волнует, — отдадим Руне для её лекарской ворожбы. Стирать не будет, однако: сожжёт и использует пепел. Очень от внутренних кровотечений способствует. Как, то бишь, их? А. Паренхиматозных.
Он отстранился, поцеловал меня в один глаз, потом в другой, закрывая:
— Спи, нахал малолетний. Я тебя как-нибудь и такого перенесу в твою отшельничью каморку.
14. Рунфрид
Как говорится, одни получают удовольствие, другие философствуют по этому поводу. Вот какой речью разразился Уинстон Черчилль по поводу едва затихнувшей войны:
«Человечество никогда ещё не было в таком положении. Не достигнув значительно более высокого уровня добродетели и не пользуясь значительно более мудрым руководством, люди впервые получили в руки такие орудия, при помощи которых они без промаха могут уничтожить всё человечество. Таково достижение всей их славной истории, всех славных трудов предшествовавших поколений. И люди хорошо сделают, если остановятся и задумаются над этой своей новой ответственностью. Смерть стоит начеку, послушная, выжидающая, готовая служить, готовая смести все народы „en masse“, готовая, если это потребуется, обратить в порошок, без всякой надежды на возрождение, всё, что осталось от цивилизации. Она ждёт только слова команды. Она ждёт этого слова от хрупкого перепуганного существа, которое уже давно служит ей жертвой и которое теперь один-единственный раз стало её повелителем».
