Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…
Вот ещё вам пример. Та самая Катерина — родом из хохлушек и очень резва на анекдоты из сельской жизни. Вот как-то тому самому юбконосному предку довелось венчать односельчанку — попом он стал, понимаете. Невеста в венке из маков, намистах и намитке, красные сапожки до колен, красавица. Жених родом из другого места, чуть припоздал, запыхался, но стоит тоже нарядный: рубаха с витым поясом ниже колен, такая длинная, что городские хромки под ней прячутся.
Для дальнейшего надо объяснить, что подзадержался он справить в поле великую нужду. А поскольку впервые на него штаны надели — москальские брюки на пуговицах — то он их снял, чтобы не замарать, а кольцо невестино из кармана отдал дружке. В сапоги влез — осока или там стерня была колючая — и дальше заторопился.
В разгар венчания диакон на выдохе громогласно шепчет:
— Простофили. Обручальные кольца почему до сей поры на блюдечко не выложены?
Что тому парню в башку вступило, но задрал жених подол своей фустанеллы прямо перед алтарём, полез в потайной кармашек…
И оказалось, что брюки остались в чистом поле под ракитой — версты за две от храма. Аккуратно сложенные.
То-то легко ему было на свадьбу поспешать…Привычно, скажем так.
Ну, а что было дальше и правда ли это вообще — про то наша любимая гувернянюшка не сказывала. Верней, не получалось у неё от поголовного смеха.
Ещё одна история в общую копилку.
Шевалье д`Эон, прославленный и несравненный мастер клинка, в детстве и отрочестве имел такой нежный состав, что матушка специально наряжала его девицей. Потом он и сам приучился шутить такие шуточки — нечаянной жертвой маскарадного розыгрыша стал сам король Луи Пятнадцатый. Типа ухватился в постели за нечто неожиданное — и восхитился этим фактом. После бурных приключений и злоключений д`Эон утвердился в роли «мадемуазель де Шевалье» и зарабатывал приварок к королевской пенсии показательными поединками. Равных ему в этом деле не находилось даже среди известнейших мастеров.
По совести, нужно бы добавить, что популярная тогда малая шпага — оружие смертоносное, язвящее, но лёгкое, будто эпиграмма Сирано де Бержерака. К нему нет необходимости прилагать старинного викинга. Но я всё-таки не буду о том распространяться: ловкость практически всегда побеждала грубую силу.
Это я к тому, что очевидные признаки маскулинности или фемининности значат не так уж много и для людей. Длинные волосы иногда означают не бабу, а благородного кавалера, коса — не красную девицу, но опытного воина, бритый подбородок — уж точно не гея, а дремучая борода в крошках ладана — не правоверие, лишь неряшливость.
И ритуал посвящения может быть составлен из знаков, имеющих в разных культурах прямо противоположные смыслы.
К чему я говорю об этом?
Когда мы с Хьяром наблюдали за обрядом в лесу менгиров — двое вполне взрослых и знающих диргов, — мы честно полагали, что нас связывают вертикальные, так сказать, узы. Иерархические. И были гораздо больше озабочены не отцовством-сыновством, а тем, чтобы понять глубинный смысл и цель колдовства двух женщин, матери и дочери.
В следующем году мы этим смыслом прониклись по самые подвздошные кости. Началась Великая Война, та самая, которую стали звать Первой Мировой после того, как разразилась Вторая. Оккупация Франции и Нидерландов, газовые атаки, шимозы, госпитали, покрывшие добрую треть земной поверхности, крушение четырёх великих империй, подобных столпам мироздания, революции в России и Германии, вши, сыпняк и испанка. Потрясение духовных и материальных основ было куда более сильным, чем во время второго по номеру побоища. Должно быть, люди свыклись.
Погибло десять миллионов на фронтах плюс втрое больше — по косвенным причинам. Из этой массы около трехсот тысяч пришлось на долю Бретани.
Но её земля и море тогда ещё оставались неосквернёнными — будто бы оттого, что среди камней был проведен некий мутный логрский обряд, связанный со вступлением в зрелость и развязыванием телесных пут. Памятуя о событиях Столетней Войны и героической Жанне, местные жители называли этот эффект «Покровом Девы». Возможно, карнакцы решились бы и вторично призвать ту же магию, но нас троих — Хьярварда, меня и девицу Мириэль, ipse Рунфрид, — к тому времени уже перенесло через Атлантику. Жители САСШ имели достаточно рассудка в голове, чтобы не лезть во всеобщую круто заваренную кашу, хотя их деньги ввязались в заваруху крепко. Здесь нам было можно работать и по общественному договору, а не по одному принципу частного найма, как приходилось в Европе.
Особенно, кажется, в небольшом городке на Юге, где мы сняли для безопасности отдельный дом в колониальном стиле — нескладный и на все четыре стороны продуваемый сквозняками.
Вот именно это нас с Хьяром и напрягало. Не сквозняки — общая атмосфера. Здесь девушки почти не подходили в юнцам призывного возраста и не вставляли голубиное перо им в петлицу, плакаты с призывами типа «А ты записался в армию? Чёрная дыра зовёт!» не пользовались такой популярностью, как в Европе. Но те молодые люди, которые не были заняты в постели дам, которые нанимали девиц, которые развешивали плакаты и вставляли перья, сами остервенело порывались в горячие точки.
Нам же обоим было нельзя. И не только из-за нашей подопечной. Не только из-за других подопечных — нашей потенциальной клиентуры. Их число, кстати, резко сократилось: даже безнадёжные калеки с сожженными лёгкими и гниющими культями, живущие на морфиновой игле и кокаиновых понюшках, страстно желали продлить свои болевые ощущения лет этак на десять.
Но, видите ли, учить логрессу кормиться, маскироваться, лавировать в неспокойных водах Договора и просто письму, счёту и сравнительной анатомии — важное дело.
Но суметь разобраться с причинами своей личной депрессухи — наиважнейшее.
Не забывайте, что в глазах людей мы казались почти ровесниками. И хотя я легко представлял себе утончённого изгнанника, прижимающего к груди дитя, едва возникшее из утробы, отцом я его называл по большей части в шутку. Кузеном, старшим родичем — да. Хьяр относился в своей патерналистской роли куда как серьёзней. Скажем так, драматичнее. Трагичнее.
Хотя трагедия или там драма была во мне. Нашим девственницам хорошо — они не страдают кровями. Они чисты вдвойне: и от регул, и от соития. Зато нетронутые молодые мужчины испытывают двойной страх. То, чем набухает наш тройной орган, легко выделяется наружу — и это не семя, но тот самый ихор. Простыни после сна иногда имеют устрашающий вид, а почерпнутый из книг предрассудок насчёт того, что мастурбации и любое пролитие семени истощают организм, может буквально нас добить. К сожалению, о любви диргов не отыщешь никакой беллетристики, а специальная литература научного плана нн слишком достоверна. В ней нет самого главного: эмоций.
