Антон Соловьев - Королевство свободных
В хрониках мы с отцом Матвеем более всего уделяли внимания сражениям. Я делал вид, что изучаю тактику войск короля-ванда, а на самом деле искал упоминание о реликвии. Сама реликвия нередко упоминалась, но лишь как атрибут королевской власти, не более. И мне в голову закралась очень нехорошая мысль. Учитывая эпичность и поэтичность мышления моих нынешних подданных, уж не решили ли они, что без этой цацки я пока не король?
Однако вот какое странное дело. Наш легендарный король выходил изо всех сражений без единого ранения. Не думаю, что это приукрашено. Хроники в этом очень скрупулезны. А тут на сказку больше похоже. Столько сражений, а на короле ни царапинки. И вдруг погибает от ран. Тут мы со святым отцом нашли точную дату посещения королем Сан-Пьетро-де-Компастелло. Это было за три месяца до смерти короля. Вот оно. Реликвия каким-то образом делала короля неуязвимым. Что ж, ради этого стоило совершить паломничество. И еще в двух местах я нашел некоторые подтверждения слов мудрецов Крипты и дона Риго: «Воззвал тогда наш государь к древней реликвии, и стали за него сражаться древние духи в облике могучих воинов, и так мы снова одержали победу». Одержали победу. Снова. Тогда я все понял. Почти.
Что ж Рубикон перейден, как говаривал некогда древний ромейский кесарь. Мы прошли Врата Урсулы. Гвардейцы мои аж по три раза через них туда-сюда проходили, видать, много у них мелких грешков поднакопилось.
Вообще, мне было жалко местных людей. Ведь при всех многочисленных плюсах христианства был у этой замечательной религии и несомненный минус: она пестовала в человека колоссальное чувство вины. Начнем с того, что человек с пеленок уже несет на себе бремя первородного греха, хотя мнения богословов и расходятся, что это именно был за грех. Но грех есть, и люди его несут, даже несмотря на искупительную жертву Христа. А дальше вся жизнь, вся сущность человека построена на том, чтобы ни шагу без этого самого греха не ступить.
С женщиной возлег — грех, даже если с той, что венчался, но в пост. Опять же соврал — грех. А как же купцам быть: не соврешь ведь — не продашь. И много всего еще. Зависть, ненависть, пьянство, обжорство. Куда ни посмотри — всюду и везде грех один. Не согрешишь — не покаешься, а не покаешься — не согрешишь. Порочный круг и вечный в нем посредник между Богом и человеком. Церковь.
И ариане, пусть даже с их сильным отдалением от канонов западной и восточной церквей, были мне ближе. Хотя, по чести сказать, до догм мне не было никакого дела. Арианская церковь за всю свою историю существования всегда зависела от правителей и жила на их деньги. А куда деваться? Священнослужителям-арианам было запрещено взимать деньги за обряды, иметь собственность, в том числе и земельные наделы.
Если разобраться в этом вопросе поподробнее, то получается, что они лучше всех других ответвлений христианства выполняют завет Христа: нести веру и слово Божье безвозмездно, то есть даром.
За всю историю арианская церковь была не только церковью зависимой от сильных мира сего, но еще и церковью вечно гонимой. Но предположим, что я изменю кое-что в жизни арианского священства после войны. И дам им землю, разрешу взимать деньги за обряды… Что мы будем иметь лет через десять-двенадцать? Почти то же самое, что в Авиньо или Адрианополе, только с другими обрядами. Вот поэтому денег я буду им давать умеренно, а земельных наделов и вовсе не дам. Для их же блага.
Мы все-таки успели. И едва сумерки стали опускаться на горы, как мы все-таки подошли к гробнице Ключника Господня. В самый канун праздника. Подгадали. Гвардейцы стали развертывать лагерь, устраиваться надолго, а мне ужин не полагался. Кто же идет в святое место с полным брюхом? Я хорошенько утолил жажду, наполнил походную флягу, запасся факелами и стал спускаться в пещеру. Один.
Спуск не представлял особых сложностей. К самой гробнице вели отполированные поколениями паломников ступени. Внутри я нашел кольца для факелов и, вставив сразу два, чтобы не было так мрачно, начал осматриваться.
Пещера была совсем небольшая, человек десять здесь разместятся, да и то в тесноте. Посреди стоял каменный саркофаг, накрытый массивной мраморной плитой. На стенах паломники оставили многочисленные надписи. Судя по ним, добирались до святого места из мест весьма и весьма отдаленных. Вот кто-то потрудился и даже выцарапал на стене корабль. Но больше всего было крестов. Очень немногие владели письмом.
Кресты, кресты, кресты. Почти до самого закопченного смоляными факелами потолка. Крест — это чей-то путь, чья-то жизнь. Надежда, радость, скорбь, грусть, снова надежда. Крест — перекресток дорог. Крест — рукоять меча. Последнее мне всегда нравилось больше. Крест — хороший знак.
Я склонился перед саркофагом, прикоснулся ладонями к могильному холоду камня. Интересно, лежит ли там тело ученика Христа? Или в саркофаге покоится чье-то другое тело? Или могила вообще пуста?
В мирах, где властвовала вера в Христа и еще сражались на мечах, очень любили собирать реликвии. Мощи, различные вещи, порою даже крохотные кусочки. Хоть что-нибудь, что было связано со священной историей. Их хранили в реликвариях замков, монастырей и дворцов. Их зашивали в ладанки и вставляли в рукояти оружия.
На реликвиях некоторые, особо ушлые торговцы делали целые состояния. И если только в одном мире собрать все кусочки креста, на котором распяли Христа, то из них можно составить не крест, а целый забор. Если собрать вся шипы из тернового венца, что надели на голову Спасителю мира, то из них получатся довольно обширные терновые заросли, которые можно посадить вдоль того самого забора. А что говорить про зубы, пальцы и прочее?
Но так ли на самом деле важно, истинная реликвия или нет, по сравнению с верой человека в силу этой реликвии и тех чувств, которые он испытывает, прикасаясь к ней или просто смотря на нее?
Так ли на самом деле важно, лежит ли под этой плитой тело Ключника Господня, или же там ничего нет? Гораздо важнее, что люди проделывают ради этого места огромный путь, а в пути думают о многом, о чем никогда раньше даже и не задумывались. Трудно представить, какая буря самых разнообразных чувств просыпается в паломнике, когда он опускается на колени перед этой грудой камня. Ведь души и тела людей излечиваются не святыней, а верой в возможность излечения. И чем сильнее эта вера, тем больше шансов на чудо.
А мне чудо недоступно. Потому что я маловер. Я маловер по той простой причине, что многое, в отличие от людей, я знаю достоверно. Я знаю, что есть Бог и его вечный противник, у которого не меньше имен, чем у самого Бога. Я знаю, что священная история повторялась во многих мирах. Могли меняться имена учеников Христа и незначительно отличаться отдельные события. Но суть не менялась. Бог посылал своего сына с великим учением о добре и милосердии, а люди «в благодарность» за этой неоценимый дар убивали ЕГО, а потом начинали ему поклоняться. Я знаю, что по-другому и не могло случиться, потому как и людей я изучил довольно неплохо.
