Елена Ларичева - Дикое сердце ветра
Я глаз этих грустных запомнил сиянье.
Его прозревал я сквозь сны одиночеств.
Тебе ожерелья, тебе одеянья
Из вьюг я сплетал все полярные ночи.
А пишет, словно полярный летчик! Где ты летал, прежде чем тебе доверили звездные путешествия?
Я ждал, ты вернешься. Искал, но напрасно.
И плакали скрипки, как чайки над бездной.
Но кто- то сказал непреклонно и властно,
Что ты только сон. И искать бесполезно .
"А если меня кто-то ищет? - подумала Тарни. - Нет, если бы искали, давно бы нашли!"
Она захлопнула книгу. Ее кто-то подарил дядюшке Джеральдо, и та валялась в магазине среди отчетности, счетов и бланков заказов, пока ее не обнаружила Танри. Стоило прочесть пару стихотворений, и перед глазами сразу вставала линия горизонта, изрезанная оледенелыми горами и собачья упряжка, несущаяся по волнистой снеговой равнине…
Кто- то отвлек Танри. Она обернулась. Маленький дух-хранитель залез в ее приоткрытый чемодан и юркнул в ворох платьев.
- Что это ты? - она поймала его за лапку и вытащила на стол.
"Не езди! Тебе грозит опасность!" - ответило пушистое существо.
- Какая? - удивилась Танри.
"От него"
- От кого "него"? - еще больше запуталась девочка.
"Того, чей портрет висел на стене".
- Почему ты так решил?
"Портрет изменился. Раньше от него веяло спокойствием, потом тоской, а теперь безысходностью".
- А причем тут я?
"Ты уезжаешь. Мы боимся".
- Чего?
"Что он сделает тебе больно".
- Но ведь я даже не знаю его!
"Вы встретитесь. Не знаем, как скоро".
- Но ведь это здорово!
"У него неприятности. Он ищет тебя. Ты его спасение. Он слабее тебя".
- Так, маленький, - Танри погладила светящееся тельце духа-хранителя. - Не запутывай меня. Я уезжаю. И вам меня не переубедить.
"Будь осторожна!" - ответил ей дух, и его свечение поблекло. Пальцы девушки встретили пустоту. Дух исчез.
- Нет, я просто в восторге! - вздохнула она. - Вначале все считают, будто я очаровала ректора. Потом мама дуется без причины. А теперь еще и это!
Но разве можно отказаться от Такой Мечты? Даже если все против? О, так даже острее и волнительней смотреть на мир. Тем более, что тебе пятнадцать лет по документам. И впереди вся жизнь. И небо! И ее Бартеро. Ее? С чего она так решила?
В дверь постучали.
- Не заперто, - сказала Танри, забравшись с ногами в кресло.
В комнату осторожно вошел Арвисо. Он сел рядом на стул и молча уставился на свои руки.
- Ты все дуешься? - спросила девушка.
- Уже нет. Я долго думал и понял - дирижабли - тоже хорошо. И Сирино убедил меня. Буду возить людей и грузы. Это же все равно дальние полеты. Буду летать на Спиру, на Герию… Дирижабельщик - действительно уважаемая профессия. Буду полагаться на волю ветров и надежность техники…
- Я рада, что ты доволен, - обрадовалась Танри. - Я переживала за тебя, Арви.
- Правда? - Арвисо помолчал, но набрался храбрости и задал давно волновавший его вопрос:
- Когда нас гатур испытывал, скажи, что ты почувствовала?
- Надо подумать, - удивилась девочка - Кажется, мне стало его жалко.
- Жалко? - поразился Арвисо?
- Да. Он на чужой планете. Его тут не любят, а только терпят. Каково ему? Он не похож на нас! А что?
- Нет. Просто, когда меня испытывали, мне показалось - он у меня в голове копается и каждую мысль слышит.
- Может быть, - отозвалась Танри. Ей понравился командор Ванибару. Арви перед собеседованием пугал девушку гатурами. Но Ванибару не был страшным. От него не веяло безразличием к людям, как делился своими впечатлениями об учебе в Академии Сирино.
Сколько себя помнила, Танри всегда чувствовала людей, которым можно довериться. И Ванибару казался одним из них, не смотря на то, что не был человеком.
- Я пойду, - видя, что его собеседница витает где-то далеко, сказал Арвисо, и оставил девушку наедине с ее размышлениями и мечтами.
Глава 5
…253 год от прилета гатуров. Год спустя. Спира…
Он сбежал из дома в пятнадцать лет, захватив с собой только небогатые украшения матери и половину денег, оставшихся в доме, сел на пароход и отправился покорять мир. Если бы монаху Аришему встретился Итеро Кинс, гериец непременно рассмотрел бы у будущего мафиози мощную еэде, способную пробить любые преграды. Да и сам Итеро будто сорняк прорастал в любых условиях, на любой почве.
Поскитавшись по всем континентам, пожалуй, кроме Данироль, он отметился даже на Лире и Сонном Архипелаге, пока в двадцать четыре года не осел на Спире. Там он устроился на завод, где днем работал на токарном станке, а вечером обучался на бухгалтерских курсах, после которых ушел на должность счетовода на складе. Но и там он долго не задержался. Смекалистого парня приметили шустрые люди и взяли на обучение. Итеро не растерялся, и вскоре те, кто его учил, уже бегали у него не посылках.
К тридцати одному году он стоял во главе крупного табачного бизнеса, одновременно подгребая под себя контроль над контрабандой алкоголя и оружия. Империя Кинса росла быстро. К тридцати семи годам он стал самым влиятельным мафиози на юго-западе Спиры, а то и на всем континенте.
Усач Итеро, как его стали называть, тем не менее, берег свое прошлое. Его настоящего имени не знали самые близкие люди, кроме Лайва, пожилого советника. Он-то и отвечал за переписку мафиози с матушкой. Регулярно получая письма, приходившие на адрес социального приюта для малоимущих, он передавал их шефу, чтобы потом отправить ответные послания, и даже один раз сопровождал Кинса в Шанбаре, его родной город.
Лайв, прозванный охраной Усача Торопыгой за медлительную тяжелую поступь и шумную одышку, остановил свое синее авто модной в том сезоне марки шатри, но уже с подбитой задней фарой, у высоких металлических ворот особняка Кинса. Миновав обширный розовый сад, зимой почти не цветущий, он вошел в двухэтажный богатый дом бледно- лилового цвета с широкими окнами.
Итеро уже ждал Лайва, принесшего четыре письма - по одному за месяц. Усачу некогда было их читать. Внезапная гибель Костоправа Свена вызвала войну за передел сфер влияния на всем западном побережье Спиры.
Кивком указав Лайву на бар, Итеро разлегся на белоснежном кожаном диване. Просмотрев даты на почтовых штемпелях, Усач выбрал первое по давности и приступил к чтению. Через полчаса, порядком утомленный от бесконечных сетований матушки на его невнимание, неважное здоровье, своего повзрослевшего воспитанника и приемную дочь, он встал и налил себе целый стакан вина. Выпив его залпом, он повернулся к Торопыге:
