Елена Федина - Белая тигрица
— Не горячись. Мне кажется, все гораздо проще, чем ты воображаешь. Чай будешь?
— Какой там чай!
— Я тебе все-таки налью…
Я уже достаточно накрутился в дворцовых интригах и нутром чувствовал здесь какую-то подлость. Не горячиться я не мог, мне хотелось схватить Ольвина за плечи и трясти, пока в его спокойных и насмешливых глазах не загорится тревога. Впрочем, уже тогда изменить ничего было нельзя.
Мы начали с того, что внимательно прочитали вырванные листы. Там говорилось, что в долине с непонятной периодичностью появляется вторая луна. Это богиня сновидений Куркутта. Раньше в этой долине жили белые тигры, но она забрала их к себе на небо. Дальше подробно описывалось, как найти храм Куркутты. Сделать это можно было только в ночь двоелуния.
— Я хотел отвезти туда Изольду, — сказал Ольвин, — может, вторая луна помогла бы ее вылечить?
— Ты понимаешь, что кому-то тоже захотелось попасть в храм Куркутты? Нужно обязательно понять, зачем. Подумай, Ольвин, напряги свою память!
Он молчал и водил чайной ложкой по скатерти. Мне показалось, что он просто не хочет мне об этом говорить.
— А может, дело не в храме? — спросил я, теряя терпение, — а в том, что валяется там на земле рядом с храмом?
— Что? — он сразу встрепенулся и уставился на меня.
— Ты когда-нибудь слышал про такие маленькие хрустальные шарики? Бросаешь его в бокал с вином, и вино превращается в красную пену. Это очень приятно, даже слишком…
— Это удовольствие для аристократов.
— Да, но в Долине Двух лун это удовольствие валяется под ногами.
— Ты говоришь так уверенно, как будто сам это видел.
Отступать уже не хотелось. Я ответил, четко выговаривая каждое слово и глядя ему прямо в глаза.
— Да. Я сам это видел.
Дождь снова царапал по стеклу, трещали дрова в камине, а в остальном было тихо как на краю вселенной. И так же неуютно. Я сказал слишком много.
Ольвин уже через силу выдавил из себя улыбку.
— Мартин, если не секрет, как ты туда попал?
— Другим путем.
— Это… она тебя провела?
Он говорил, конечно, о белой тигрице. Он знал ее и очень хорошо! Вот теперь у него появилась тревога в глазах! Теперь, когда речь зашла о ней.
— Она там живет, — сказал я, — это земля ее предков.
— А ты тут при чем?
— Я любил ее, — признался я с неожиданной для себя самого легкостью, — может, и сейчас люблю… Но ты, по-моему, тоже?
Ольвин усмехнулся.
— Не волнуйся, я тебе не соперник. Я даже рад, что ты ее любишь. Сейчас так много желающих распороть ей живот!
— Она правда растерзала вашу мать?
— Да, но я ее ни в чем не виню. Она заступилась за меня. Мать била меня палкой. Думала, что никто не увидит… Она повалила ее на землю и перекусила горло.
— Теперь понятно, почему ты ее так выгораживаешь.
— Понятно?
Он тоже сказал слишком много. Мы смотрели друг на друга как заговорщики.
— Ну и родители тебе достались, Ольвин!
— Да, Бог с ними. У меня есть сестра, которая меня любит и которая…
— Что?
— Послушай, а если это она?
— Что она?
— Если это она спрятала книгу, чтобы я не убивал над ней свое время?
— А зачем она вырвала листы?
— Как зачем? Здесь же написано самое главное и для нее и для меня: как пройти к храму Куркутты! Она нарочно положила их в такое место, где их легко найти.
— Хорошо, но из этого следует, что она прочитала твою книгу.
— У нее было достаточно времени на это. Вспомни, как часто она оставалась одна в доме.
— По-твоему, она понимает по-древнехарейски?
— Почему бы нет? Ведь она моя сестра! Возможно, пряча книгу, она об этом даже не подозревала.
— Я с вами с ума сойду!
Ольвин смотрел на меня и улыбался. Ему всё было ясно.
— Вот видишь, все гораздо проще, Мартин.
С полчаса, пока мы пили чай, я радовался вместе с ним. Но скоро понял, что тревога не оставляет меня.
Ольвин резал сыр, я смотрел на него и старался понять, что мне так во всем этом не нравится. И кажется, понял.
— Нож какой-то тупой, — заметил Ольвин, — надо утром поточить.
— Вот именно, — сказал я.
— Что именно?
— Нож тупой.
Ольвин даже побледнел. Никогда не видел, чтобы люди так стремительно бледнели. У него даже испарина выступила на лбу.
— А это — тот самый?
— Да.
Он приложил нож к запястью и, не примеряясь, резко полоснул им венам, но только содрал кожу.
— Ты что, с ума сошел!
— Да… это не бритва. Еле капает.
Его кровь, описав по руке дорожку, капала на блюдце. Он как под гипнозом смотрел на это, пока я не сунул ему полотенце.
— У вас есть враги, Ольвин?
— Как будто нет.
— Но кто-то же хотел убить твою сестру. Надеюсь, на этот раз ты не скажешь, что все было гораздо проще?
— Не знаю, — сказал он хмуро.
— А еще мне не нравится, что пропажа книги совпадает со внезапным интересом Оорла к Долине Двух лун.
— Книга пропала уже после пожара.
— Все равно не нравится!
****************************************************
**************************
Уходя я поцеловал Нолли в висок и сказал, чтоб она не скучала. Она ответила, что будет вместе с Марианной подшивать занавеску. Глаза у нее были голубые и жалобные, смотреть в них я не стал.
Мы встретились с Изольдой возле городской Ратуши, когда часы пробили полдень. Было пасмурно, но сухо.
— Бог накажет нас, — сказала она, как только подошла ко мне.
Она была безумно красива, хотя платье на ней было все то же, и волосы как обычно стянуты в узел на затылке. Это была совсем другая женщина, напряженная, как натянутая струна, полная какой-то скрытой силы, с лихорадочно блестящими, огромными глазами. На нее все оборачивались, как будто она излучала сияние.
Мы шли в другой конец города, туда, где стоял у пруда белый особняк с красной крышей, похожий на вафельный торт с вареньем. Из всех слуг я оставил только привратника и горничную.
Возле ворот Изольда остановилась.
— Ты что, в самом деле ведешь меня сюда?
— А ты хотела, чтоб я снял номер в дешевой гостинице?
— Мартин, откуда у тебя столько денег?
— Не спрашивай ни о чем, ладно?
— Хорошо, если ты так хочешь.
Она ничему не удивлялась и старалась вести себя так, словно всю жизнь прожила в роскоши. Словно так должно и быть. Только стоя над раскрытой постелью, она задумчиво сказала:
— Какие чистые простыни. Наверно, мы их испачкаем.
И обняла себя за плечи, как будто было холодно. Без одежды, с одним только забинтованным запястьем, она казалась совсем беззащитной.
— Ты боишься?
