Елена Федина - Белая тигрица
— Я тебя поцелую, можно?
— Ну, зачем ты опять?
— Я просто не могу, когда ты так близко.
— Тогда я отойду.
— Нет.
Я держал ее за руку, да она и не вырывалась, только качала головой.
— И что ты во мне нашел, Мартин?..
— Всё, — сказал я, -
"А в глазах у тебя небо,
Глубь озер и лесов тайна,
А в глазах у тебя нежность.
Просто так. Или случайно".
Она молчала. Ее послушная рука была со мной.
— Где мы встретимся? — спросил я отчаянно, — хочешь, я куплю дом на другом конце города? Хотя бы один раз, но нам никто не помешает!
— У тебя хватит денег на дом?
— Ты только скажи, хочешь?
— Что ты со мной делаешь, Мартин!
— Я куплю тот белый особняк над прудом, который тебе так нравился, помнишь?
— Не шути так…
Я не успел ничего ответить, потому что вернулся Ольвин, такой же мокрый как и я. Впервые я не обрадовался его приходу, слишком уж он был не вовремя!
— Купаться поедем?
— В дождь?
— Ну и что?
— А зачем я тогда сушился?
Когда мы седлали коней, Изольда смотрела на нас из окна. Мне показалось тогда вдруг, что я ее больше никогда не увижу. Не знаю почему. Может, потому что она была красива в этот раз как никогда и как никогда похожа на тигрицу. У меня сжалось сердце. Я бросил седло и подошел к окну.
— Не хочется оставлять тебя одну.
— Со мной Нолли.
— Если с тобой что-нибудь случится, я тихо помешаюсь.
— Мартин, к чему ты это говоришь?
— Не знаю…
**********************************************************
**************************************
Купаться в дождь — занятие для гурманов. Мы прискакали на Сонное озеро все исхлестанные мокрыми ветками и быстро погрузились в воду, горячую как бульон. Я забыл о своих душевных муках, я был счастлив, что у меня есть тело, обыкновенное человеческое тело, которое чувствует тепло и холод, устает, отдыхает, кувыркается, ныряет, лежит на отмели, и по его упругой коже долбят капли дождя.
— Хочешь, сплаваем к твоему серому камню? — спросил Ольвин.
— Не хочу, — сказал я, — зачем мне какой-то серый камень?
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нам было хорошо, мы смеялись бы очень долго, если бы с того берега не раздался вдруг душераздирающий рев. Такой забытый и такой знакомый, что у меня судорога прокатилась по телу.
— Что это? — тревожно спросил Ольвин, — что это может быть?
— Это белая тигрица, — ответил я, — в которую ты не веришь.
— Какой там, не веришь!
Рев раздался еще раз, сердце защемило. "Не пойду", — подумал я с отчаянием, — "что они сговорились сегодня разрывать меня на части?! Сначала Нарцисс, теперь тигрица! Почему все сегодня? Почему не вчера? Где ты была, когда я искал тебя? Где ты была раньше?!"
— Поехали отсюда, — сказал Ольвин, поспешно одеваясь.
— Ты что, боишься?
— Я прошу тебя, поехали.
И снова раздался ее рев. Я колебался недолго, каких-то полминуты: бежать ли к ней, или ехать с ним. Он ждал.
— Ладно, — вскочил я, — поехали.
Залезать в мокрую одежду было противно. Она прилипала к телу и была отвратительно холодной.
— Одеваться надо было прямо в воде, — проворчал я потом.
— Поторопимся, Мартин.
— Почему ты ее так боишься?
— Она приносит несчастье. Во всяком случае, нашей семье.
До дома мы домчались быстро, почти за полчаса. Нас встретила перепуганная Нолли.
— Ольвин! — крикнула она и повисла у него на шее.
— Что? Что случилось?!
— Я зашла, а она…
— Где она?!
— На кухне!
Мы кинулись на кухню все втроем. Изольда лежала на полу с перерезанными венами на левой руке. Рядом валялся кухонный нож. Это случилось, по-видимому, совсем недавно, потому что крови вытекло мало, и сознания она не теряла, а просто была в своем сомнамбулическом забытье.
— Вовремя мы успели, — мрачно сказал Ольвин, перетягивая ей поясом руку ниже локтя, — Мартин, беги за доктором, три дома вниз по улице.
— Она жива?
— Жива, не волнуйся.
Я поразился его спокойствию. Нолли стояла в дверях, ее трясло.
— Ну, беги быстрей, чего ты на меня смотришь!
Вечером Изольда пришла в себя и призналась, что ничего не помнит. Я не мог смотреть на ее забинтованное запястье, жалость моя доходила до озноба и головной боли.
— Признайся, — спросил я, сидя возле ее кровати, — ты ведь не хотела этого? Ты не думала об этом, когда мы уезжали на озеро?
— Нет, — она покачала головой, — я думала про белый особняк над прудом. И умирать мне совсем не хотелось.
— Я как чувствовал!
— Может, ты и правда меня любишь?
— Если б я тебя не любил, меня бы здесь уже не было.
— Поцелуй меня. Только недолго, а то войдет кто-нибудь.
Мы целовались как воришки, вздрагивая от каждого шороха. Потом я зашел к себе и полез под кровать за своей сумкой. Нолли была внизу в гостиной, и это было кстати, я не хотел, чтоб она видела, как я отсыпаю в свой кошелек кучу золотых дорлинов.
Кошелек получился слишком тяжелый и толстый. Я долго думал, куда его положить, и сунул в карман своей теплой куртки, которую давно уже не носил и не собирался. В кармане лежали какие-то бумажки, свернутые в четыре раза несколько листов. Я подумал, что это забытая недописанная песня, но это оказалось что-то совсем другое.
У меня в руках были листы из древнехарейского трактата. Я узнал эти закорючки сразу, хоть и не понимал в них ни слова. Мне стало совсем не по себе от такой находки.
— Что это? — спросил я Нолли, когда она вошла.
— Не знаю, — сказала она удивленно.
— Это листы из книги Ольвина. Как они попали в мой карман?
— Тебе лучше знать.
Я и так понимал, что Нолли не имела к этому ни малейшего отношения. Так же как и я. И Изольда. Тогда кто же?!
— Может быть, ты нашла их где-нибудь и положила мне в карман?
— С какой стати?
— Не знаю… но должно же быть хоть какое-то объяснение!
Ольвин отмывал на кухне пол и кипятил чайник.
— Хочешь, кое-что покажу? — спросил я невесело.
Он положил тряпку в ведро и вытер руки.
— Ну? Что там у тебя?
Я протянул ему свою находку.
— Узнаешь?
Ольвин тихо свистнул.
— Да это никак остатки моей книжки?
— Посмотри, кто-то вырвал эти листы и прячет их в моей куртке. Наверно, здесь написано что-то важное.
— Здесь написано про Долину Двух лун, — сказал он со странным спокойствием, — это как раз то, что мне было нужно.
— И не только тебе, как выяснилось!
— Да, непонятно…
— Послушай, чтобы вырвать то, что нужно, надо сначала прочесть. Кто-то владеет древнехарейским не хуже тебя. И книгу он выкрал не ради денег, а ради ее содержания. Мне эта история все меньше нравится, Ольвин.
