Джеффри Лорд - Сияющий полдень Уренира
Теперь Блейд знал, что обитатели Уренира еще в глубокой древности открыли Принцип Всеобщей Трансформации. Известно, что энергия может быть преобразована в вещество и наоборот; точно так же различные виды энергии и вещества могут быть преобразованы друг в друга. Тепло можно превратить в электричество, газ — в металл, воду — в гранит, раскаленную плазму — в изысканную пищу, а фотоны видимого света — в сложнейшие молекулы живой ткани, в нервные клетки разумного существа. Все эти метаморфозы вполне возможны, если в запасе имеется достаточно сырья — энергии и вещества, а также достаточно времени и знаний, чтобы осуществить подобные преобразования на практике. Уренирцы умели это делать, причем в любых масштабах; их установки были способны разложить крохотную песчинку на элементарные частицы и собрать из них столь же крохотного муравья, либо превратить гигантскую звезду в камень, воздух, воду и почву для тысяч обитаемых миров. Обладая подобным знанием, они стали фактически всемогущими. Они получили возможность творить новые планеты и звездные системы; они научились гасить и зажигать звезды, манипулировать с пространством и временем; они могли уничтожить и воссоздать галактику. Более того, как истинные боги, они овладели жизненной энергией, позволявшей творить разумные существа, какие угодно и из чего угодно — из глины и камня, из воды и воздуха, из разреженного межзвездного газа!
Разумеется, все эти чудеса осуществлялись с помощью машин. Довольно быстро уренирцы выяснили, что и сами они являются машинами, сложнейшими биологическими агрегатами, главная функция которых заключается в поддержании жизни — а тем самым и разума. Но, как всякая конструкция, человек-машина имел свои ограничения; в частности, чтобы играть в титанические игры с пространством и временем, галактиками и звездами, он был вынужден пользоваться другими машинами, неживыми и не столь сложными, но более быстрыми, более мощными и надежными, чем человеческие мышцы и мозг. Впрочем, существовал и иной выход из этой ситуации, который вполне устраивал одних, но ужасал других — отказ от человеческого естества и переход в состояние почти божественное.
Но еще до того, как решать этот вопрос вопросов, уренирцы создали Большую Сферу.
Это являлось необходимым и закономерным шагом на пути развития их цивилизации; точно так же, как мозг отдельного человека не вмещал всех накопленных ими знаний, так и маленький Древний Уренир оказался тесным для расы, повелевавшей звездами. Она нуждалась в новом доме, достаточно просторном и абсолютно подконтрольном своим хозяевам, в обители, подаренной не капризной природой, а созданной мощью и силой разума — и таким образом, как было нужно и удобно этому разуму. Так возникла Большая Сфера.
Из рассказов Лоторма Блейд узнал, что планетарного вещества уренирской звездной системы хватило лишь на каркас гигантского сооружения, собранный из блоков особого материала с перестроенными электронными связями. Он обладал неимоверной прочностью и в то же время являлся упругим и гибким, способным противостоять приливным силам; вполне подходящая ткань, которой можно было выстлать дно этого искусственного мира. На внутреннюю часть огромного корпуса Сферы диаметром около двухсот миллионов миль легли континенты и океаны, плоскогорья и горные хребты, моря и реки — твердь, вода и атмосфера, все три необходимых для жизни компонента.
Материковые щиты в среднем достигали в толщину полутора миль, максимальные океанские впадины были несколько меньше, около мили. Большая Сфера вовсе не являлась тонким слоем камня, земли и воды, размазанных по внутренней поверхности огромного шара; кроме двух плоскостных измерений, она обладала и глубиной, и разнообразным рельефом. Единственное ограничение, на которое пошли ее строители, касалось океанов и морей; тут не было ничего похожего на Марианскую впадину, и морское дно выглядело в основном ровным. Но горы! Большинство из них поражали своим великолепием и величием, и многие вершины вдвое превосходили Эверест. По словам Лоторма, даже эти высоты не оставались безжизненными, ибо нижняя плотная часть уренирской атмосферы простиралась как минимум на пятьдесят миль, и в это поднебесье можно было забраться на обычном планере или воздушном шаре.
Чередование дня и ночи, а также сезонные климатические изменения считались в Большой Сфере делом локальным. В одних местах тьму создавали тучи — так, как в стране шестилапых лика; в других — силовые экраны тысячемильной протяженности, позволявшие имитировать и круговорот звезд, и движение многочисленных лун, восходы и закаты которых выглядели особенно великолепно. Существовали и такие области — или даже целые континенты, -над которыми вечно сияло солнце Уренира, символ зрелого полдневного могущества этого мира. Но самым любопытным Блейд счел своеобразные резерваты, где были воссозданы географические условия и природная среда иных планет, причем в натуральную величину. Эти территории подчинялись своим законам; над ними сияли другие светила, другие звезды, и жизнь под небесами этих псевдопланет шла своим чередом. Впервые услышав о подобном чуде, странник понял, что Большая Сфера являет собой чтото большее, нежели гигантское астроинженерное сооружение; Уренир фактически был микрокосмом, адсорбирующим облик тысяч миров.
Что касается смены дня и ночи, то для этого существовали и гораздо менее глобальные средства, чем облака или огромные силовые экраны. Каждый дом, каждое сооружение, большое или маленькое, могло быть прикрыто таким же экраном, что позволяло его обитателям регулировать периоды света и мрака по собственному усмотрению. Необходимая для этого техника, чудесная и скрытая от глаз уренирская машинерия, по большому счету не казалась Блейду удивительной, ибо он быстро усвоил втолкованный Кармайктоллом принцип: в Большой Сфере возможно все. Поражало другое — зачем это?
Он понимал, что уренирцы, повелевавшие материей, пространством и временем, могли с таким же успехом владычествовать и над собственными телами. Отсюда вытекало, что сон не был для них необходимостью — как и пища, питье, одежда и кров над головой; все это казалось страннику атрибутами какой-то забавной игры, но отнюдь не жизненной потребностью. Его хозяева могли не только сменить платье, жилище или привычный распорядок существования; с такой же легкостью они ускользали из своих тел, преобразуясь в чистый разум, и вновь появлялись на свет в новом обличье, в иной плоти, ничем не напоминавшей прежнюю.
Пожалуй, тревоживший его вопрос не относился к сфере науки или технологии, к разновидности «что и как»; скорее, тут стоило поинтересоваться «зачем»? Обдумав это, Блейд счета возможным поделиться своими недоумениями с философом Кродатом Сараггой.
