Андрей Николаев - Черное Таро
— Давай, — согласился Трофимыч.
Они уселись на корточки, привалившись к капитальной стене. Игорь вытащил сигареты, угостил напарника, Трофимыч поднес зажигалку.
— А помнишь, Игорек, три года назад напротив театра дом ломали? — спросил он.
— Откуда же я могу помнить, если тогда меня здесь еще не было.
— О-о… Вот это дело было. Сам я не участвовал, а мужики рассказывали. Взялись они, значит стену одну долбить. Вдарили раз, другой, а кувалда-то вдруг возьми, да и провались! Что за едрена-Матрена? Давай глядеть. А там чулан, ага. Ну, стену разбили по быстрому, свет поднесли, а там… — Трофимыч звонко шлепнул себя по щеке — будто комара убил, — подсвечники серебряные, вина ящик, а то и два, деньги царские и так, по мелочи барахла старинного навалом. Мужики на радостях сели, да и приговорили винцо — чего жалеть, если тут побрякушки всякие-разные из драгметаллов! Сами упились до скотского состояния, а что не смогли выпить — на улицу вынесли. Подходи, народ, пей-гуляй. Да… Так потом оказалось, что вино дороже всех побрякушек стоило. Оно аж с конца девятнадцатого века осталось, во как!
— Слышал я эту историю, — кивнул Корсаков, — дураки, они дураки и есть. А с побрякушками что стало?
— Что успели — попрятали, а на остальное менты из «пятерки» лапу наложили. Государству так, мелочь какая-то досталась. Ходил тут после один хмырь из музея, очень убивался, что народ несознательный, — Трофимыч поплевал на окурок и поднялся, — ну, что, взялись?
— Взялись.
Трофимыч поднял кувалду, подбросил в руке, взмахнул, примериваясь. Кувалда повела его назад, гулко стукнув в стену, возле которой они курили.
— Слыхал? — спросил, замерев, Трофимыч.
— Да, звук странный, — согласился Корсаков. Он достал из сумки молоток и принялся обстукивать стену вокруг следа от кувалды, — ну-ка, стукни вот здесь.
Трофимыч ударил вполсилы. Гулкий звук разнесся по особняку. Напарники переглянулись.
— Мать честная, — Трофимыч суетливо скинул пальто, сбросил лыжную шапочку, — неужели и нам повезло.
— Не тормошись, — остановил его Игорь, — дай-ка я сперва.
Постукивая молотком он определил где начиналась капитальная стена, достал карандаш и очертил на обоях прямоугольник.
— Похоже, здесь была дверь.
— Сейчас мы ее вышибем, как два пальца…
— Ты погоди, — остановил Корсаков разгорячившегося напарника, — кувалдой колотить — ума не надо. Кстати, в антикварном магазине сигнализация есть? Сработает, не дай Бог.
— Отключили на сегодня и двух охранников оставили.
— Все равно давай по-тихому.
Надрезав по карандашному следу, он сорвал обои. Клеили их не один раз, слой на слой, но отошли от стены они сравнительно легко.
Открылась серая, в разводах клея, штукатурка. Игорь покопался в сумке и достал монтировку. Приставив плоский конец ломика к стене, он принялся молотком сбивать штукатурку, не обращая внимания на приплясывающего от нетерпения Трофимыча. После нескольких ударов обнажился красный кирпич.
— Черт, нежели ошибка вышла? — пробормотал Трофимыч.
— Не спеши. Видишь, кирпич отличается, — Корсаков показал разницу между цветом кирпича в стене и на освобожденном участке.
Он сбил штукатурку по всему периметру, Трофимыч отгребал ее в сторону. Руки с непривычки дрожали, по лицу бежал пот — проспиртованный организм протестовал против нагрузок.
— Дверь там, — бормотал Трофимыч, — точно говорю — дверь.
— Очень даже возможно — согласился Корсаков. Его тоже стал захватывать азарт кладоискательства. Он отступил от стены, — ну-ка, давай кувалдой. Да не со всей дури — потихоньку, полегоньку.
Трофимыч бухнул в стену, обернулся, радостно улыбаясь — звук был гулкий, как если бы за кирпичами была пустота. Ударил еще несколько раз и внезапно несколько кирпичей сдвинулись. Ободренный удачей, Трофимыч набросился на старую кладку, как засыпанный в забое шахтер.
По особняку разносились гулкие удары, Корсаков морщился — охрана антикварного магазина могла поднять тревогу, несмотря на предупреждение о проводимых работах.
Кирпичи подались и рухнули в образовавшееся отверстие. Трофимыч уронил кувалду себе на ногу, выругался и припал к пролому.
— Темно, как у негра в желудке и воздух какой-то пыльный.
— Если эту дверь заложили хотя бы в семнадцатом году — это неудивительно, — сказал Корсаков.
Они быстро разобрали остатки стены, за которой оказалась полураскрытая дверь.
— Ишь, даже не заперли, — проворчал Трофимыч, распахивая дверь настежь, — Игорек, тащи-ка переноску.
Корсаков отцепил переноску от крюка в потолке, подтянул провод к пролому. Стоваттная лампа осветила небольшую комнату, бюро возле противоположной стены, полированный стол на гнутых ножках. На столе лежали стопка книг, разбросанные карты, стоял подсвечник с наполовину прогоревшими свечами. Все было покрыто толстым слоем слежавшейся, похожей на войлок, пыли.
Трофимыч ринулся к бюро. Корсаков повесил переноску на дверь и прошел в комнату.
— Пусто, — разочарованно сказал Трофимыч, — пусто, мать его так!
— Ты погоди, не мельтеши. Оглядись повнимательней, — сказал Корсаков.
— А чего тут глядеть, — Трофимыч повел рукой.
Комната и вправду была пуста. Игорь подошел к столу, заглянул за него.
— Ты рассказывал, как мужики вино нашли, — напомнил он, — вот, полюбуйся.
За столом стоял полупустой ящик, наполненный какой-то трухой, из которой торчали горлышки запечатанных сургучом бутылок. Трофимыч метнулся к столу, выхватил бутылку, протер ее ладонью.
— Хе… а, черт, не по-нашему написано
— Дай-ка, — Корсаков взял у него бутылку, повернулся к свету, — «Henessey», тысяча… — он почувствовал, как у него перехватило дыхание.
— Чего? — насторожился Трофимыч, — барахло?
Корсаков откашлялся.
— Трофимыч, ты хочешь купить этот особняк?
— А на хрена он мне? — озадаченно спросил напарник.
— Пивную устроишь, — ответил Игорь, чувствуя, что сердце забухало так, что вот-вот могло проломить ребра.
— Не люблю я пива, — сказал Трофимыч, — что с вином-то?
— Это не вино, родной ты мой, это коньяк!
— Хрен редьки не слаще. Продать можно будет?
— Можно, еще как можно. Только с умом надо, понял?
Игорь присел на край стола, лихорадочно соображая.
— Так, Трофимыч. Ты сидишь здесь, стережешь коньяк и все остальное, — Игорь поставил бутылку на стол, взял в руки книгу, смахнул ладонью пыль и полистал ее.
Трофимыч заглянул через плечо.
— Тоже не по-русски.
— Эта — на французском, — Корсаков отложил книгу и взял другую, — а эта на латыни. Эта… я даже не знаю на каком языке, но… — сказал он и замолчал.