Олег Лукьянов - Улей
— Слушаю.
— Александр Ворон? — спросили там женским голосом.
— Да это я.
— Вас ждут завтра в восемь утра в управлении ФСБ по адресу Кронверный проспект сто девятнадцать.
— Но…
— Капитан, управление сейчас находится там. Вы будите?
— Да я буду.
— Спасибо, конец связи.
Усилием воли заставил мозг работать. Если это агенты Омеги — я труп. Если вправду ФСБ — еще по барахтаюсь… Но тоже недолго.
— Проклятье…
— Милый, — раздалось над ухом, — что случилось?
— Вызывают на работу…
— А где вы работаете молодой человек? — спросила сидевшая за столом старушка.
— В спецслужбе… — начал я и осекся. Если она сопоставит меня с недавно ворвавшимся в дом Грушницким… Ничего серьезного, но тем не менее будет неприятно. — Вы же знаете какой вчера был теракт… Вот и собирают всех.
— Ой, Александр, — произнесла она покачивая головой. — Действительно ужасно. Хорошо, что вас там не было…
— Угу… Маша, я наверно поеду к себе, завтра вставать в шесть.
— Мне тоже милый. Я с завтрашнего дня выхожу на работу…. Пожалуйста, переночуй у нас. Правда, мама?
Женщина в инвалидной коляске на мгновенье отвернулась:
— Ты же знаешь, дочь, что я не одобряю отношения до свадьбы…
Маша сникла, а я, стремясь утешить, машинально положил ей на талию руку.
— Но, — продолжила старушка, — нравы сейчас другие, а ты вполне взрослая. Я вам не буду мешать. Спокойной ночи молодые.
— И вам…
Все же я не боялся. Вероятность что это агенты Омеги, близка к нулю. Действительно, им проще пленить или убить меня сейчас в квартире, чем ждать, когда, и если, я приеду по адресу. Значит, сделал правильный вывод: ФСБ проводит разбор полетов, подсчет и перегруппировку оставшихся сил. Значит, как я надеялся, авибомба не захоронила сведения обо мне… Ой как плохо.
Я должен поехать завтра утром по этому адресу даже не смотря на то, что меня могут расколоть в два счета. Намного больше рискую, если останусь в тени,… тогда как управление нуждается во всех сотрудниках. У них наверняка сейчас там хаос и паника, так что, возможно, все обойдется. Но если меня ищет Омега… То что русскоязычный филиал разорен — значит мало. Такая мощная организация наверняка быстро его восстановит, а для поисков обидчика задействует дополнительные силы.
А еще есть эта, сидящая напротив и молча смотрящая мне в лицо, девушка. Ее фамилию и имя в разговоре с центром Омеги «засветил» Скляревский. Именно за ней в этот город прилетали два агента, и именно с нее ищейки Омеги начнут в первую очередь. Должен быть способ вывести ее из игры, при этом не убивая… Думай Ворон, думай!
Кажется, я загнан в угол, нет даже времени на продумывание плана и поиска удачного хода… Выигранное у противников время потерял на воркование с любимой, и чует сердце, за это скоро поплачусь…
— Милый, не знаю о чем ты думаешь, но на Руси есть поговорка, что утро мудренее вечера. Пойдем спать?
Яркая жизнь состоит из черных и белых полос. Жизнь скучная и монотонная — из них же, но размытых так, что становится похожей на сплошное грязно-серое пятно. Я должен ценить, то что дал мне Бог и дьявол. Я не упущу ни мгновенья жизни и любви, а с помощью отпущенной мне силы, даже близко не подпущу никого, кто захочет это у меня отнять.
— Только спать? — спросил я игриво.
Она сложила губки трубочкой, подперла пальчиком висок, произнесла с серьезным видом:
— Ну посмотрим как ты будешь себя вести…
— Рррр, — зарычал я. — Я буду диким котиком!
Она засмеялась звонко и заливисто, но мгновенно вспомнив о легшей спать матери, зажала рот ладонью:
— Ну пойдем несносный котяра.
Я шел в чреве Улья долго… очень долго. Мне нужно на самый верх, но в Улье нет лестниц, есть лишь бесконечный, полутемный коридор сделанный под высоким углом и идущий наподобие винта. Свет узкими столпами разрезал темень, в том месте, где были крохотные окошки в метровых стенах из нерушимой глины. Часто коридор пересекался с входами в другие тоннели, там бродили солдаты и рабы, но я не обращал на них внимания.
Меня звал Улей… Вверх, на самый верх.
Вставать в шесть утра непривычно, омерзительно и противоестественно… а еще очень, очень лениво. Маша снова успела встать раньше, когда зазвонил будильник, у кровати уже стояла она с чашкой кофе на подносе. Сказав что ужасно стыдно когда девушка приносит кофе мужчине, обмолвился на всякий, что невыразимо приятно. Ни в коем случае нельзя обижать такое существо… нельзя даже нечаянно.
— Милый возьмешь машину? — спросил она, одевая платье.
— Нет Маша. Машина слишком дорогая для капитана ФСБ.
— Но я ее тоже не возьму, официантки на таких не ездят.
— Возьми милая, все твои коллеги будут в шоке.
— Но это ведь невозможно чтобы официантка…
— Маша, знаешь как интересно когда характер человека не соответствует внешности, а внешность поведению? В твоем случае так же. Сногсшибательная красотка — то есть ты, должна быть стервой от природы. Но ты мягкая и добрая, совсем как те серые мышки каких обходит стороной «нормальный» мужчина. Если отбросить что ты особенная, — в тебе уже интересно это. Но если ты, официантка, будешь приезжать на работу на ломбарджини… Готовься к тому, что каждый раз администратор, прежде чем дать тебе какое-то указание, будет долго тупить и хлопать глазами.
— Знаешь милый, ты умеешь уговаривать.
— Это моя вторая професс…
Поцеловав ее взасос, проводил к машине и отправился к метро. Кажется, к этому сооружению я чувствую нездоровую тягу. Может, мне нравятся подземелья?
Идущий впереди меня прилично одетый парень, в дорогих ботинках, вдруг остановился перед урной, покопавшись там, извлек на свет пустую бутылку из-под пива. Повертев в руках, допил содержимое и бросив бутыль назад в урну, открыл дверь на станцию метрополитена.
Опохмелился, но даже не подумал сдать бутылку. Он еще при деньгах, но он уже конченый.
Первое что теряет человек, подсевший на иглу или алкоголь — уважение к себе, а вовсе не деньги. Если бы в моем сердце не был бы голос Маши, просившей не убивать, скинул бы его под поезд. Все лучше, чем гробить жизнь себе и ломать судьбы близким. Я бы сделал доброе дело, правда, противоречащее божьим законам. Да фиг с ни убий и не суди, просто основная моя вина была бы в том, что решил судьбу человека. Бог дал свободу воли людям и ангелам, и даже предавших его, не карает ни тех ни других. Ждет и надеется что глупые его дети, сами, по собственной воли, изберут путь ведущий к нему… И убивать, и судить конченого человека мне нельзя именно по этой причине. Ведь теоретически он может понять и исправиться…
