Е. Кочешкова - Шут
— Найдешь мне его?
Малыш скривился:
— А пиро-о-ог?..
— Да неужели тебе мамка не оставит куска?
— Оставит, пожалуй…
Шут опустил мальчика на землю и взял за руку.
— Найдешь мне Хиргу — научу тебя свистеть в кулаки!
— Это как?
— А вот так! — Шут сложил руки чашей, как для молитвы, и сильно дунул меж больших пальцев. Звук получился высокий и чистый, будто из флейты.
— Ууу! Научишь?! Правда?! — мальчишка аж запританцовывал от нетерпения.
— Веди.
Они нашли черноглазого Хиргу за столом для подростков. Здесь уже все закончили ужинать, и рядом с юным слугой сидели только две девушки его возраста. Впрочем, и они наслаждались отнюдь не трапезой.
— И тогда его кобыла заговорила человеческим голосом! И сказала рыцарю — если ты найдешь мне золотой травы, я обернусь прекрасной девой, и мы с тобой поженимся! — рассказчик несолидно шмыгнул носом и сделал глоток из большой глиняной кружки. Он уже хотел продолжить свое повествование, но в этот момент поваренок дернул Шута за рукав и громко выпалил:
— Ну вот, я тебя привел! Покажи теперь как!
Хирга весело взглянул на подошедших гостей и удивленно приоткрыл рот, когда узнал в одном из них Шута. Прежде, чем парень успел что-либо сказать, Шут приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Потом он обернулся к малышу и быстро заговорил:
— Смотри пальцы надо вот так держать плотно, и чтобы внутри было пусто, а губы прижимаешь прямо к костяшкам. И дуй сильно! Сразу не получится, но потом поймешь! — он подмигнул поваренку и обернулся к Хирге. Девочки теребили рассказчика, требуя продолжения, но черноглазый паренек уже потерял к ним всякий интерес и с легкой тревогой на лице ждал, когда господин Патрик вновь обернется к нему.
Шут коротко махнул головой в сторону сада и, убедившись, что молодой слуга верно его понял, поспешил вновь укрыться в тени старых лип и кленов.
Хирга подоспел почти тут же. Он и впрямь по всем приметам сильно походил на вартау. Эти черноглазые смуглые люди из южных земель иногда появлялись в Золотой, но нечасто. Очень уж далека была дорога от их родины до Закатного Края.
— Господин Патрик! Что-то случилось?
— Мне нужна твоя помощь, — Шут пристально вгляделся в лицо мальчишки. «Сколько ему? Двенадцать? Больше? Если поймают — мало не покажется. Выпорют прилюдно и выкинут из дворца… Это в лучшем случае. А он, наверное, старший, надежда родителей, гордость семьи…». — Ты хорошо знаешь конюшню?
Хирга кивнул. Остролицый, невысокий, худой как бездомная кошка. Сразу видно, что не с кухни…
— Каждую лошадку, господин, — он машинально заправил за ухо непослушную черную прядь.
— Тогда слушай! Сможешь увести двух коней? Не самых лучших, простых, но надежных. Таких, чтобы скоро не хватились.
— Пожалуй, смогу. А куда?
«Куда… Он даже не спросил з а ч е м!.. — Шут прикрыл глаза и изо всех сил прислушался к тому неведомому чувству, что всегда было его верным стражем. Ощущение тревоги билось где-то под теменем, но рядом с мальчиком оно не становилось сильнее. — Я должен довериться ему…»
Он глубоко вздохнул.
— Знаешь Забытый сад?
— А то!
— Приведи их к усыпальнице Безымянного Короля и спрячь хорошенько. Я посвищу трижды птицей-крадуном, а ты мне ответь…
— Кукушкой могу!
— Хорошо! Кукушкой. Два раза. Потом еще два. И… если поймают — скажи, что это я попросил. Захотел покататься с другом. Друг ко мне приехал. Понял?
— Понял, — Хирга глядел серьезно, хмурил тонкие угольные брови. Ничего не спрашивал. Шут положил ему руки на плечи и тихонько стиснул.
— Не подведи меня, ладно? Ты после поймешь, какое большое дело сделал… — плечо под тонкой курточкой было теплое и совсем еще по-ребячьи тонкое.
Хирга кивнул.
— Когда привести?
— Сейчас. И жди меня до рассвета. Если не приду — возвращайся. И вот еще… — Шут скинул с плеча дорожный мешок. Не хотелось с ним расставаться, но с собой брать нельзя. — Постереги мое добро. Не забудь. В саду отдашь.
Обратно Шут бежал так, что едва не упал, зацепившись ногой о толстый корень и больно ушибив большой палец. Он с трудом удержал равновесие и, помянув всех демонов, захромал дальше.
«Что ж, теперь и изображать ничего не придется», — он криво усмехнулся, стараясь не обращать внимания на боль.
Обратно в свою комнату Шут забирался тем же путем — по стене, цепляясь ловкими пальцами за выщерблены в каменной кладке. На этот раз получалось медленней, чем обычно — он почти не мог опираться на ушибленную правую ногу.
В своих покоях Шут задерживаться не стал, лишь бросил прощальный взгляд на гобелен, скрывавший дверь мастерской. Коридор за дверью встретил его темнотой, слуги почему-то не зажгли свечи в настенных канделябрах, и только у лестницы были видны яркие отсветы с нижнего этажа. Оттуда на весь дворец разносились звуки праздничного веселья. Поднимаясь к королевским апартаментам, Шут с грустью вспоминал о том, как ждал эту первую осеннюю ночь… Теперь недавние заботы казались ему смешной суетой. Впрочем, Шут был рад, что мадам Сирень все же успела порадовать его напоследок.
Когда он подошел ко входу в апартаменты, незнакомый стражник в странной чужой форме грубо велел ему возвращаться к пиршеству и не беспокоить королеву.
«Мимо такого не проскользнешь,» — подумал Шут, разглядывая украшенную шрамами физиономию, бритую макушку и хищные пальцы, любовно ласкающие не привычную, положенную страже алебарду, а рукоять длинной изогнутой сабли, которая — пока еще — дремала в ножнах.
— Но… Его Величество просил меня зайти к ней… — Шут изобразил гримасу идиота на лице, выражая крайнюю растерянность и страх перед мнимым наказанием за невыполнение приказа.
— Не велено, — отрезал стражник.
Тогда Шут сделал то единственное, что мог в данной ситуации — брякнулся перед чужаком на пол и закатил такую роскошную истерику… любая придворная дама, будь она рядом, застыла бы в восхищении. Шут кричал, что его не ценят, не любят, смеются над ним, говорят «не велено», хотя сам король велел. Что кара небесная падет на злого человека, который обижает дурака. Что и так-то натерпелся от этой королевы, вздорной бабы, а теперь ему еще больше влетит за невозможность развеселить ее, хотя все вокруг сегодня вон какие упитые и радостные. Он надрывно всхлипывал и колотил ладонью об пол, призывая богов в свидетели ужасной человеческой несправедливости.
Стражник смотрел на Шута, вытаращив глаза. Такого ему еще видывать не приходилось, да Шут и сам понимал, что на этот раз превзошел самого себя. Дабы окончательно вывести чужака из равновесия, он ткнулся ему в ноги головой, обхватил эти здоровые лапищи в грубых вонючих сапогах и стал обещать «все что угодно господину», лишь бы только тот позволил несчастному дураку отработать свой кусок хлеба в этот дивный праздничный вечер и уйти, запереться, наконец, на кухне с поварихой.
