Черное озеро (СИ) - Разумовская К.

– В следующий раз я выстрелю.

Это обещание. Клятва. Больше Хастах не даст волю жалости.

В коридоре встречаю Малена. У нас ещё не было возможности нормально поговорить. Обмениваемся короткими кивками, когда он и высокая белокурая девушка занимают наше место на кухне.

Кто такая эта таинственная незнакомка и почему все вокруг так ей одержимы? Почему никого не интересует подружка Малена?

Пара десятков шагов в полумраке заставляют меня нервничать. Никто не удосужился внятно объяснить мне произошедшее. Как они оказались в темнице? Как выбрались?

В тесной комнате светло и жарко. Оттягиваю воротник рясы, освобождая шею. Золотые цепи жалят кожу.

– Я подпортила ваш потолок. – раздаётся женский голос. Он не певчий, ни низкий и ни высокий. С издёвкой и надменный. Ищу его обладательницу, не в силах совладать с охватившим меня интересом. Первым на глаза попадается Катунь. Он лежит на животе, подложив под грудь подушку. Змейки из волос разметались по его широким плечам. Нахимов в одних лишь свободных штанах, от чего мой взгляд не задерживается на мускулистой спине и скользит дальше. Щёки и кончики ушей вспыхивают.

Какого было моё удивление, когда я нахожу её. Ростом она едва ли с расцветшую девочку. Волосы цвета воронового крыла кудрявые, как пружинки. Лицо круглое, румяное. Девчонка с прищуром смеряет каждого вошедшего взглядом. Путы накрепко пригвоздили её детское тело к стулу. Амур кивает Стиверу на дверь, и он безропотно исчезает в темноте коридора, возвращаясь к Малену. Сажусь на вторую кровать, поставленную вдоль восточной стены. Хастах плюхается на другой конец, брезгливо отбрасывая подушки в мою сторону. Словно воздвигает стену.

– Мы прострелили потолок. – Нахимов указывает на щепки, торчащие над головами несколькими рядами острых зубов. – Оно принадлежит гвардейцам, и я понятия не имею как коротышка смогла его увести. Мне долго не удавалось её усадить, оказалось, она запихнула его в штанину и привязала ремнями к ноге.

– Она не хромая сумасшедшая, а лиса. – добавляет Хастах, и я вижу, как глаза его расширяются от страха.

Если незнакомка – царская шпионка, то появление дружинников лишь вопрос времени.

Амур едва заметно кивает на девчонку, и я нехотя поднимаюсь с кровати. Длинные юбки шелестят, обвивая ноги и замедляя шаг. Незнакомка широко улыбается, от чего на разбитых губах выступают капли крови.

– Что она шепчет? – хмурится Хастах, выуживая из горловины своего сапога увесистый нож с зазубренным лезвием. – Можем разговорить её.

– Я хотел запихнуть ей кусок занавески в рот. Мало ли, вдруг она нас проклинает? – Катунь зевает, протягивая Амуру ружьё. – Но подумал, что это негуманно. Мы же не пихаем в рот пленникам что ни попадя. Особенно, если это девушка. Маменька меня не так воспитывала!

Девка хихикает, поддерживая очередную глупую и пошлую шутку Катуня. Нахимов словно свечку проглотил, сияет от радости. Разумовский едва заметно вскидывает брови от удивления, разглядывая выструганного на прикладе медведя. Хастах раздраженно обращается ко мне, игнорируя взгляды, которыми обмениваются его друзья:

– Послушай, может это по твоей богобоязненной бредятине.

Ну уж нет! Она же сумасшедшая!

Кто вообще будет радоваться, когда его связали?

Оборачиваюсь к Разумовскому, ища помощи, но сталкиваюсь лишь с безразличием. Шрамы, изуродовавшие его лицо, делают знакомые черты резкими и совершенно чужими.

Но я всё равно люблю его. В болезни и здравии, пока богиня Смерти не отправит костяную послушницу по наши души. Пропащий спасёт пропащего.

– Она под гипнозом? – вяло интересуется Хастах. Ответом служит монотонный шепот девки.

Беспомощно издаю тихий стон и наклоняюсь к ней. Неслышно. Приближаюсь, чувствуя, как сердце клокочет в ушах.

Как мне вообще что-то расслышать за его стуком?

Склоняю голову, затаив дыхание.

Я знаю два древних языка, на которых проповедовали тысячи лет назад, но не умею читать ничего, кроме божественных писаний. К счастью или к сожалению, мне не понадобились мои способности, чтобы понять сумасшедшую.

– Глупые, глупые доверчивые сельские идиоты…

Девка дергается вперёд и с размаху ударяет меня лбом. Голову пронзает острая боль. В глазах темнеет и я отшатываюсь, хватаясь за нос. На руках за секунду скапливается кровь.

Жду, когда кто-нибудь поможет мне сориентироваться в кружащейся комнате, но никому нет дела. Униженно плетусь к кровати, зажимая кровоточащие ноздри. При выдохе ртом на губах надуваются алые пузыри, а при вдохе на языке чувствуется вкус собственной плоти.

– Два разбитых носа. – с усмешкой констатирует Амур. Хастах цокает, отсаживаясь подальше от меня. Утираю рукавом нос.

Он знал, что так будет?

– Вот так сделка. Солнце моё, а почему ты не предупредил, что спасать меня надо не от красных балахонов, а от тебя же?

Наигранно обиженный голос девчонки отдаётся болью в затылке. Катунь хихикает, кидая мне кусок ткани. Всё его внимание сосредоточено на сумасшедшей. Прижимаю платок к лицу, стираю кровь с подбородка. Хастах встает возле незнакомки, ожидая приказа.

– А она хорош… – Хастах не даёт договорить Нахимову, хватая пленницу за шею.

– Откуда ружьё?

Тишина. Нос и губы ноют, а подсохшая кровь стягивает кожу. Амур не смотрит в мою сторону, ему интереснее наблюдать за незнакомкой, разбившей мое лицо. Молчание прерывает хлесткая пощечина. Девчонка дергается, но не опускает головы и с презрением оглядывает присутствующих.

– Я думала, миром правят хиппи, а оно вот как получается.

Мой не озвученный вопрос озадаченно проговаривает Катунь:

– Кто правит миром?

– Ну, любовь к ближнему, сострадание к ущербным. На первое не претендую, но может дождусь последнего?

Мир, любовь, сострадание… она совсем из ума выжила? Хастах стягивает с неё громадный плащ и сумасшедшая остаётся в странной черной кофте с капюшоном, который привычнее смотрелся на мантии, а не на странном предмете одежды из непонятной ткани.

– Мы же вроде уже выяснили, что я не проститутка.

Широкие длинные брюки подвёрнуты внизу несколько раз, а ремень расстегнут вместе с пуговицами. Её странное поведение и говор можно объяснить лишь одним способом.

– Ты иноземка? – девка хищно разглядывает мой пострадавший нос. Меня не так-то просто осадить. Во всяком случае, не ей. Сумасшедшая не успевает ответить. Хастах бьёт наотмашь, и девушка вместе со стулом оказывается на полу. Амур мрачно указывает другу на место подле меня, но он не садится, а рывком поднимает стул вместе с пленницей и впивается ей в горло одной рукой.

– Ты думаешь, что перехитришь нас? Я четвертую тебя и разбросаю останки по канавам. Никакие царские гончие не соберут мозаику из твоих перебитых костей.

– О, красавчик, – пыхтит она со смешком, смотря на Амура. Девчонка знает, что Разумовский занимает главенствующее положение и обращается к нему напрямую, игнорируя остальных. Она немного кривится, когда продолжает. – если бы я не проповедовала садомазохистские идеи в бурной молодости, то наверняка бы уже сказала тебе обо всем. Какие солдаты лохи и какого цвета на мне трусы, но твой подопечный плохо справляется со своими обязанностями. Подумай об этом одиноким вечером, когда меня не будет рядом.

Я не поняла и половину из того, что она сказала. Девка слащаво улыбается и подмигивает Амуру. Тот улыбается ей в ответ.

Красавчик.

Меня передергивает от злости. Как она смеет?

Ей страшно. Не может же быть иначе!

Но голос её твердый, а между темных нахмуренных бровей виднеется небольшая складка. Слишком уверенная и бесстрашная. Точно шпионка.

– Проповедовала? Садо…что? – вырывается у меня. Разумовский прикрывает губы, продолжая играть в гляделки с Нахимовым. Они всегда так делают, что просто не может ни раздражать.

– Ну, плетки там всякие. Господи…

– Плетки? Ты наездница? – на мой вопрос девка смеется, игнорируя боль, что до недавнего времени мешала ей так развязно разговаривать. Катунь ржет, как мерин, утыкаясь лицом в подушку. Хастах не двигается, наблюдая за Разумовским.