Мария Чурсина - Императрица и ветер
- Что вы мне рассказываете, девушка. Домовой ушёл? - улыбнулся он. Сунул руки в карманы и покачался с носка на пятку. Агент по продаже недвижимости стоял за его спиной. Прижимая папку к груди одной рукой, другой она осторожно прикасалась к картине - вышивка шёлком вернулась на стену. Сабрина отказалась её забирать.
- Замечательно, вы не верите, - сказала Маша. Ей было всё равно, что говорить, но молчать, когда на тебя так смотрят, тоже нельзя. - Вы будете думать?
- Я уже подумал. Дом за такую цену я всё равно не найду, а тут вы ещё интересные истории рассказываете, так что я согласен, - он обернулся к агенту и призывно махнул ей рукой. Маленькая деловая женщина застучала каблуками по паркетному полу. Стелить новый ковёр в гостиной Маша не стала. - Вы не знаете, сейчас очень ценятся такие дома - с историей! Новая мода, понятное дело...
Он опустился на стул, закинул ногу на ногу, агент начала раскладывать на столе бумаги, сдвинув в сторону кружевную салфетку. Маша стояла рядом, оперевшись плечом на стену, салфетку ей было не жалко.
Долго подписывали договора. За окном по нетронутому снегу прыгали воробьи, пищащие, нахохлившиеся. Маша вынула из сумки телефон и посмотрела на его экран: привычная заставка - дракон. Ни звонка, ни сообщения. Замечательно.
Потом оказалось, это ещё не всё, а всё будет завтра, и за ним нужно прийти к нотариусу. Когда покупатель с агентом ушли - Маша видела, как они выходят из ворот - она села прямо на голый пол и уткнулась лицом в колени.
Двенадцать пропущенных звонков за эту ночь. Зачем она восстановила старый номер? Легче было бы жить с новым набором цифр, если каждый глоток воздуха всё равно напоминает о Луксоре?
"Раньше я думал, что готов всю жизнь отдать за одну секунду абсолютной уверенности в твоей любви ко мне. Получается, сейчас я должен слишком много жизней. У меня столько нет".
И закрывающаяся скобка. Улыбается... Она нажала кнопку вызова. В телефоне шумело, гудело и никак не раздавалось желанного "да?".
- Маша? - его чуть охрипший голос. Шум на заднем фоне казался невыносимым.
- Давай встретимся, - она и сама не поняла, с какого места надо начать думать, чтобы прийти к такому неожиданному решению. - Прямо сейчас. Я не могу больше.
- Ты где? Я сейчас приеду, - он зашипел на кого-то, закрывая трубку рукой, а Маша почувствовала, что её начала колотить дрожь.
- Дома.
Этот дом всё ещё принадлежал ей, хотя и вынесли разорванный диван, хотя и пахли магазином новые шторы, и Маша сидела на холодном полу, глядя на брошенный тут же телефон. Дрожь постепенно проходила. Ей не хотелось думать ни о чём, кроме как о том, что он приедет. Дверь открыта, она её не запирала.
Она была точно уверенна, что нельзя бороться за любовь, любовь умирает от грубости сражений, а сейчас показалось - опустила руки и осталась ни с чем. Виола сражалась до последнего и получила главный приз. Как отделить друг от друга безразличие и жертву, которую принесла Маша, готовая поступиться всем ради его счастья, даже собой, даже отпустить? Презирать её, слабую, беспомощную! Пусть сидит на холодном полу и не может даже заплакать, императрица, у которой нет силы и нет сил. Только холодный пол и магазинный запах штор - вот всё, что она заслужила.
Только пол, и запах штор, и встреча, после которой он снова уйдёт. К другой, но это уже не важно. Ведь сейчас-то он будет с ней.
Хлопнула дверь, и Маша вскочила на ноги. Луксор - пальто расстёгнуто, а на чёрных волосах тают снежинки - растерянно смотрел на неё.
- Я быстро?
С полминуты они стояли друг напротив друга, не в состоянии произнести ни слова, потом Маша бросилась ему на шею, окунулась в знакомый тёплый запах, в холодные капельки снежинок в его волосах.
Маша привыкла оставаться на работе допоздна. В тишине, когда за приоткрытой дверью никто не стучал каблуками, не смеялся, не кричал "Алло" в телефонную трубку, были слышны тяжёлое дыхание и низкий протяжный стон. Любой взрослый человек сходу назвал бы десяток возможных источников звуков от шуршания воды в системе отопления и до беспокойных соседей снизу.
Ребёнок бы настороженно прислушался и угадал: поёт свою песню мать-птица, хранительница города, замурованная в этих стенах. Слушая её песню, Маша собирала бумаги со стола, изучала разрисованные схемами листы, комкала и отправляла их в мусор. Сегодня был самый неприятный вечер - вечер перед выходными.
Она знала, что не должна звонить Луксору после семи. В шесть у него заканчивались лекции, в половине седьмого он уходил из университета, в семь он поднимался на восьмой этаж типовой Нью-Питерской высотки и нажимал на чёрную кнопку звонка. И тогда начинался вечер.
Вечером Маша рисовала на листах бумаги странные узоры, кипятила чайник, понимала, что пить не хочется, и снова рисовала узоры. Когда кончались узоры, она обводила в кружок одно имя, чтобы не забыть вызвать обведённого на допрос, рисовала звёздочку на запястье и снова чертила узоры. Она сама согласилась на роль любовницы.
Она никогда ему не звонила вечером, потому что нельзя - он сам напишет ближе к ночи сообщение, которое не успокоит, только задушит новым приступом безысходности. Но она сжимала зубы и снова чертила узоры. Утром он тоже позвонит сам, как только сможет: по дороге в университет, по пути в аудиторию... Маша будет ждать его звонка, нервная, дёрганая, она едва не сорвётся на Вольфганга, сильнее хлопнет дверью кабинета. Скажет в телефонную трубку, что всё в порядке. Умолчит о том, как давно и безнадежно она устала. Пообещает позвонить к обеду - когда там заканчивается четвёртая пара?
А вечером снова будет перебирать листы бумаги на столе, комкать ненужные и думать о том, что пора бы уже поставить чайник, только чаю не хочется. Но есть что-то успокаивающее в этом - включить электрический чайник.
"Сколько это будет продолжаться?"
Маша скомкала и бросила в корзину для мусора очередной лист, исчерченный маркером. Вечер перед выходными был намного страшнее просто вечера, потому что завтра утром ей никто не позвонит. И бесполезно будет ждать, когда кончится четвёртая пара.
Она думала, уже ничто не может быть больнее этой четвёртой пары, но зазвонил телефон. Уже давно Машу стали раздражать звуки тяжёлого рока, и поэтому на мобильном теперь стояла электронная мелодия из пяти нот. Звонил Луксор, а ведь никогда он не звонил после семи вечера, она испугалась. Но она так долго училась преодолевать свой страх - разве нет? Она взяла трубку.
- Маша, - на заднем фоне музыкальным оформлением для его голоса шумели и сигналили машины. - Мне нельзя больше звонить тебе. Пойми меня правильно. Я не вынесу этой постоянной лжи.
