М. Антрекот - Дело огня
Над тропинкой парил фонарик — человек, несущий его, был одет в черное.
— Вам не кажется, — спросил инженер, — что здесь несколько перебирают по части принципа югэн?[74]
— Недобирают, вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что решения здесь принимает не Синдо. Его бы воля — здесь стоял бы кирпичный барак, а не этот домик.
— Господа просят вас к ужину, — сказал сопровождающий. Асахина спустился с крыльца, но речь продолжил, словно слуги тут и не было:
— И не госпожа Мияги, которая терпит японское, только пока ей это удобно. И не господин Мияги, который никогда не мог сказать, красиво ли то, что бесплатно. Кто-то еще.
— Я не помню, чтобы ваш коллега Ато интересовался стариной.
— Немногие интересуются воздухом, которым дышат, — Асахина, шагая за слугой, быстрым, но осторожным движением поймал светлячка, разжал ладонь… Светлячок улетел, осветив на миг лицо инспектора — совершенно безмятежное, даже веселое. Асахина позавидовал этому человеку, и тут же упрекнул себя.
Всхлипывания сякухати становились все громче. Нельзя сказать, что флейтист играл плохо — напротив, хорошо, дьявольски хорошо. Флейта подвешивала душу между несбыточным и потерянным — и медленно, безжалостно истязала. Асахина вспомнил вдруг одну из самых ранних своих печалей — смерть сверчка в бамбуковой клеточке.
Потом он понял — слишком рано и болезненно, — что умирают не только сверчки.
Флейта одну за другой воскрешала все потери — но не для того, чтобы подарить утешение, о нет. Ей нравилось издеваться над беспомощностью человека перед лицом мира.
Не хотелось вписываться в эту картину, в эту чужую, недобрую декорацию — которая так настойчиво затягивала сентиментального ронина из Мито. Нужно было чем-то возразить, и он прочитал из Иссы:
Громко пукнул конь -
И подбросил светлячка
В воздух высоко.
Инспектор хохотнул.
— С вами не так все плохо, господин инженер, как я боялся поначалу.
Слуга остановился у ворот усадьбы и перегнулся пополам:
— Сюда, пожалуйста.
Его фонарь больше не был нужен — каменную дорожку к дому освещали стеклянные шары. На полпути к крыльцу Асахина услышал скрип и стук засова: ворота, пропустив их, закрылись.
— Обстоятельные люди, — сказал инспектор. — Хороший флейтист, крепкие засовы.
— Вы не любите музыку?
— Люблю. То, что можно высказать, можно понять.
— Я понимаю, — инженер сжал губы и внимательно, как на глубоко ушедшую в плоть занозу, посмотрел на свой меч. — И музыку, и музыканта.
Дверь им открыла сама госпожа Мияги, действительно одетая как дама эпохи Камакура. В этом костюме, конечно, протягивать ручку для поцелуя было уж никак невозможно, и она поклонилась.
— Счастлива приветствовать вас!
— Прическа сасэгами вам необычайно идет, — сказал Асахина, поклонившись.
Длинные волосы госпожи Мияги и вправду блестели не хуже горного угля, и белым огнем горела на затылке отделанная опалами заколка, а дальше укрощенная роскошь спадала до самой поясницы.
— Такая честь для нас, — сказал Сайто.
Женщина, не поднимая головы, изящно посторонилась — как отплыла в облаке своих одежд, поменявших фасон, но не цвет: все те же морские переливы, только на сей раз — отливающие золотом.
— Мы отпустили почти всех слуг. Частный прием.
Женские наряды эпохи Камакура, на взгляд Сайто, выгодно отличались от неудобоносимых конструкций времен Эдо. И — он скосил глаза на одну из женщин — от костюма эпохи Нара. Наилучшее сочетание роскоши и удобства: сбрасываешь просторные, не стянутые поясами утики и однослойные хитоэ — и вот ты в ути-бакама[75] и практичном нижнем кимоно. Разве что мужской костюм эпохи Эдо лучше… Особенно под конец. Практически идеальное сочетание, как в смысле удобства, так и в смысле красоты. Особенно, если правильно подобрать цвета.
— Господа, — голос Ёко-сан заставил умолкнуть флейту на несколько секунд. — Позвольте вам представить: инженер Асахина Ран, полицейский инспектор Фудзита Горо.
Асахина, входя в широкую комнату, поклонился.
— Господин Мияги, — единственному человеку, которого он здесь знал лично, инженер поклонился еще глубже. — Как ваше драгоценное здоровье?
Господин Мияги, одетый в церемониальный придворный костюм эпохи Камакура, был уже навеселе.
— Господин инжене-ер! — Мияги-сэнсэй раскинул руки в порыве пьяного радушия, да зацепил жестким рукавом каригины[76] и опрокинул лаковый столик. — Эть, дурацкий какой наряд! Садитесь, господин инженер. И вы, господин инспектор. Угощайтесь! — забулькало сакэ. — Чем богаты! С первого корабля, господин инженер!
— Ваши собственные винокурни?
— Ну! — от кивка церемониальная шапочка съехала господину Мияги на нос. — Эть, надоело…
Он снял и скомкал шапочку, отшвырнул за спину.
Рано набрался господин Мияги. Ибо чувствует себя хуже всех… Его почти жаль. Если бы он связался с Ато из страха, а не ради выгоды…
В зале не было неосвещенного закоулка — белым, бумажным светом горели лампы, ровным желтым — заморские газовые рожки, но все же казалось, что темно. Может быть, причиной тому была ночь за окном, может быть, угольная пыль — хотя откуда здесь взяться пыли, — но словно мутное стекло отделяло каждый предмет от соседнего — и уж точно гостей друг от друга.
Госпожа Мияги подвела инженера и полицейского к двум свободным местам — справа от управляющего Синдо и слева от господина Мияги.
Кроме них двоих все были одеты по-старому. Даже Синдо — на улице днем Сайто принял бы его костюм за корейский, а сейчас понял, что он тоже, наверное, из каких-то дохэйанских времен. Обычно — на десятом-то году новой эры — разнобой в одежде никого не смущал, а тут смешение разных стилей и эпох отчего-то резало глаз. Наверное, потому, что веселые девицы остаются веселыми девицами, в каких времен шелка их ни наряди. Сайто ничего не имел против веселых девиц, но те, кого он знал и уважал, никогда никем не притворялись — ни знатными дамами, ни мужними женами. Становились — да, а чтобы притворяться — этого не было.
— Так что же там с нашими рекламациями, господин инженер? — Мияги собрал расползающиеся глаза, и взгляд их тут же стал острым, умным. Имея внешность сельского простачка и умело используя ее, господин Мияги ни простаком, ни деревенщиной не был.
— Ваш покорный слуга доволен качеством леса, Мияги-сэнсэй, но недоволен качеством работ. Многие ваши рабочие плохо знают свое дело — и это очевидно даже мне. Что у вас случилось, почему так много сторонних людей на вырубке?
