Константин Костин - Ксенотанское зерно
Скрип… Скрип… Скрип… Скрип… Скрип…
Колесо… Колесо… Колесо… Колесо…
Стук… Стук… Стук… Стук… Стук…
Копыта… Копыта… Копыта…
Повозка… Повозка… Повозка… Повозка… Повозка…
Свист… Свист…
Дыхание… Дыхание… Дыхание… Дыхание… Дыхание…
Спокойное… Спокойное… Спокойное…
Второе… Второе… Второе… Второе…
Испуганное… Испуганное…
Девушка… Девушка… Девушка… Девушка… Де…
***
Усмешка.
— Она в лесу. Едет в повозке по дороге.
— Будете вызвать отряд слуг?
Пауза.
— Подождем. Может быть, их успеют перехватить мои дети.
— Но дорога…
— Дорога не помешает. Хотя… Мои дети могут и не успеть. Попробую вызвать Подземника, но он не высунется за пределы леса. Если они уйдут: поднимем слуг.
***
Повозка остановилась так резко, что Ирма чуть не ткнулась в спину Якоба.
— Что случилось?
— Дорога кончилась, госпожа.
Ну, так и почему мы стоим? Кончилась дорога, значит, мы выбрались из этого жуткого леса. Ирма выглянула через плечо парня и все поняла.
Дорога кончилась. А лес — нет.
От последней каменной плиты до места, где заканчивались деревья и начиналось поле, огромное открытое пространство которого вызывало облегчение одним видом, было совсем недалеко: шагов тридцать-сорок. Но Ирма поняла в чем трудность: эти тридцать-сорок шагов придется сделать по земле, которую не защитили молитвы святого епископа. То есть, в опасности.
— Почему? Ведь ты же говорил, что епископ прошел по дороге до самого конца.
— Лес, госпожа. Он вырос, госпожа.
Помолчали.
— Что будем делать?
Якоб думал. "Мы не ели хлеб, пива не было, капусты… Телега деревянная… Почувствуют… Почувствуют…"
Он оглянулся. Глаза сузились.
— Едем, госпожа.
— Но…
— Едем. Налево-Направо!
Волы дернулись и прибавили ход. Чуть-чуть.
Телега качнулась, съезжая с каменных плит на наезженную колею. Ирма сжалась, молясь святой покровительнице. Якоб быстро глянул по сторонам.
Тишина, даже ветер затих. Солнце, деревья, трава… Боровик.
Парень отвел взгляд, а затем быстро глянул обратно. Гриб переместился на два шага в их сторону.
Это не простой гриб. Соглядатай Грибного Короля.
— Налево-Направо!
Двадцать шагов… Пятнадцать… Еще чуть-чуть.
Ирма шевельнулась и подняла взгляд, Якоб обернулся…
По его расширившимся глазам девушка поняла, что сзади что-то происходит, попыталась обернуться…
Твердая жесткая ладонь зажала ей глаза и рот.
— Шшш… Шт… Что ты… тьфу… делаешь?!
— Спокойно, госпожа, спокойно, мы скоро приедем.
Ирма задергалась, требуя, чтобы ее освободили, и ладонь неожиданно отпустила ее.
— Ты что себе позволяешь, чернота сине-бурая?!!
— Простите, госпожа. Вам лучше было не видеть того, что там происходило, госпожа.
Ирма оглянулась. Тихий, спокойный, солнечный лес. Ничего.
— Что там было?
— Вам лучше было не видеть, госпожа, — твердо заявил Якоб.
Зачем девушке и без того испуганной нужно такое зрелище? Обернувшись, Якоб видел, как из земли, медленно и беззвучно, как в ночном кошмаре, вываливается серая масса огромного толстого языка.
Язык протянулся вслед телеге, лизнул дорогу почти совсем рядом с задними колесами, успевшими выехать из леса. Потом упустившее добычу чудовище так же медленно втянулось под землю.
Зачем девушке это видеть?
***
В придорожном трактире в паре миль от границы Чернолесья, сидела компания. Шесть мужчин и одна женщина. Посетители, да и сам хозяин трактира не обращали на них никакого внимания, хотя компания сидела за столом, ничего не заказывая вот уже два часа.
Мужчины были обычными на вид: кожаные дорожные куртки, треуголки, шпаги. На них и не должны были бы обращать внимания. А вот женщина…
В Нассберге редко встречаются молодые девушки в черных кожаных брюках и короткой рубашке без рукавов, открывающей и руки, и плечи, и верх груди, и живот с пупком.
Мужчины иногда посматривали на нее, хотя и опасались, все-таки колдунья. Сейчас к вожделению и опасению примешивалась и доля любопытства. Женщина только что показала им, что у нее в кармане спрятана шпага. Вот всем и было интересно, как она ее там прячет?
— Тихо, — прервал застольную болтовню командир отряда, — Хозяин.
Все замолчали, командир просидел несколько секунд неподвижно.
— Крестьянская повозка с волами, — наконец заговорил он, — Едет в нашу сторону. В повозке молодой крестьянин и девушка. Крестьянина — убить, девушку — схватить и отвезти в лес. С крестьянином осторожно, может быть опасен.
Подчиненные дружно заулыбались. Сочетание слов "опасный крестьянин" для них звучало, как "хищный заяц".
— Он может быть опасен, — с нажимом повторил командир — прихватите арбалеты. Едем. Зельма, спрячь нас. И сама закройся: тут шастают шварцвайсские монахи, совсем не нужно, чтобы они рассмотрели тебя.
Компания поднялась. Женщина качнула головой — гладкие черные волосы стянуты на затылке — и щелкнула пальцами.
Белые пряди за левыми ушами каждого из мужчин внезапно исчезли. Для взгляда любого человека.
Компания уже запрыгнула в седла.
— А ну кыш! — Зельма прогнала со своего седла крупного ворона, который ковырял кожу седла клювом с таким видом, как будто купил всю лошадь.
Глава 13
— Ну и где он?
Вопрос был задан без всякого недовольства. Шварцвайсские монахи редко показывали свои чувства.
Пять братьев в черных рясах стояли на перекрестке двух дорог. Их лошади паслись неподалеку.
Полчаса назад в гостиницу к братьям вбежал мальчишка и передал записку. В той говорилось о том, что этой ночью на перекрестке в нескольких милях от городка Враненберг продавали зажаренного живьем гуся. Монахам приходило немало таких доносов, чаще всего, от людей, пытающихся оклеветать своих соседей. Однако в этой записке приводились подробности, которые мог назвать человек либо точно знающий ритуал, либо видевший его собственными глазами. Кроме того, автор записки никого не обвинял. Он просил монахов немедленно прибыть на перекресток, где он и укажет на виновного и предъявит доказательства.
Братья прибыли. И что? На перекрестке — никого. Ни одного человека…
— Брат Канис?
— Ничего.
…и никаких следов колдовства. Это что, шутка была?
Никто не шутит со шварцвайсскими монахами.
Или их пытались выманить их города? Ну так вторая часть группы осталась в городке.
