Юлия Тулянская - Двери весны
Я завыла и захныкала еще сильнее.
— Что-то не по себе… — вздрогнула Августа.
— Будет тут по себе… — подала голос Клавдия Васильевна. — Жутко делается…
Тетушки медленно вставали с лавочки, отряхивали платья, вздыхали. Потом мимо меня прошли в подъезд одна за другой. Я едва успела отскочить. Сгущались сумерки, а мама все не выходила.
Так началась моя жизнь во Дворе. Ночь я проводила в зарослях, то в одних, то в других. К подъезду пробиралась тайком, чтобы не напороться на Ту Тетку. Меня не замечал никто — ни подружки во дворе, ни взрослые. Однажды — это было на следующий день — выбежал погулять наш Барсик. Он деловито трусил на задний двор. Я закричала:
— Барсик, Барсик!
Кот подбежал ко мне и замяукал.
— Барсик, Барсичек, ты меня видишь, это же я, Дина.
Барсик смотрел на меня круглыми желтыми глазами и мяукал. Я поняла, что он говорит мне: 'Вижу! Дома плохо. Все плачут. Я знал, что ты здесь'. Это было сказано не словами, но я поняла. Так я начала понимать язык зверей и птиц, о чем окончательно узнала позже. Барсик с тех пор часто приходил ко мне во двор и рассказывал — передавал образами — что происходит дома, внутри подъезда, внутри квартиры, за Порогом.
(Следующей зимой Барсика чуть не разорвали собаки, я еле отогнала их, они меня послушались. Мы дружили с ним еще пять лет, а потом у Барсика оказался лишай, и его куда-то увезли. А через три дня он снова появился во дворе, но я знала, что он уже побывал в ветеринарке, где ему сделали укол, и он заснул… и вернулся домой ко мне, и с тех пор мы с ним всегда неразлучны, хотя люди его не видят. Уже тридцать лет).
Потом были похороны. У подъезда стоял маленький гроб, я увидела плачущую маму в черном платке, рыдающую бабушку. Я хотела подойти к толпе соседок и окликнуть маму, но вдруг я снова увидела Ту Тетку, и пустилась наутек, за самые дальние гаражи. А потом я вылезла ночью и бродила вокруг дома кругами.
Когда пошел дождь, я забралась в подвал. Туда входить мне было можно. Там ко мне подошел подвальный кот без имени, и я гладила его, а он бодался головой и смотрел на меня. Мы с ним тоже подружились. Есть мне не хотелось, хотя я все время вспоминала бабушкины вкусные супы и пельмени, и торт 'Картошка', и много что еще — но это был не голод, скорее, я скучала по еде. Ночью я выбиралась из подвала и смотрела на звезды, на тени веток на земле. Утром подкарауливала маму или папу. Они шли на свои работы, а я шла рядом — они меня не видели, но мне было хорошо и тепло рядом с ними, я даже улыбалась и бежала вприпрыжку, окликая их. Ни разу они не обернулись, но мне было и то хорошо. А когда на лавочке сидела бабушка (она начала сидеть через неделю после похорон), то я пряталась за ее спиной, иногда прислоняясь к локтю. Но на девятый день после Качелей опять пришла Та Тетка и надолго меня спугнула. Так было еще через полтора месяца, но больше она не появлялась. И вот еще что у меня было — я не могла ходить к Качелям, просто не бывала в той стороне двора, и все. И даже глядеть не хотела в ту сторону.
Зато я подружилась с Девочкой из Сирени и с Мальчиком. Или Дяденькой. Он сам не мог точно сказать, кто он. Девочка из Сирени появилась, когда я, по своему обыкновению, сидела в кустах сирени за белым домом. Она вылезла прямо из сирени, так что ветки почти не шелохнулись. Это была уже большая девочка — почти тетенька! На ней было белое платье, правда — длинное, и волосы были не заплетены в косу, а распущены.
— Привет! — девочка села рядом со мной на траву. — Я тебя давно вижу. Ты что тут?
— Я прячусь от одной Тетки, а домой попасть не могу, — сказала я. — А ты меня правда видишь?
— А что такого? — вытаращила глаза Девочка.
— Меня никто не видит, даже мама.
— Ой… — Девочка нахмурилась. — Та-ак… А где твой дом?
— Красный дом, знаешь? За этим белым красный. Первый подъезд. Не могу туда войти. И никто не видит, я здороваюсь со всеми, а они… Меня только Барсик видит. И в подвале кот еще. Меня заколдовали в невидимку?
— И давно? — спросила девочка, странно на меня глядя.
— Когда сирень еще цвела… Мы на дачу хотели ехать, — начала я. И рассказала ей, как было — как я понимала.
Девочка слушала, обняв колени руками.
— А чего ты с Той Теткой не пошла? Надо было идти, — неожиданно сказала она вместо того, чтобы посочувствовать.
— От мамы? Ты… Ты — дура! — закричала я самое оскорбительное слово, которое знала.
— Не я, а ты, — печально сказала девочка. — Та женщина — она водит через границы. Сейчас бы в хорошем месте была, а потом бы туда и мама, и все такое. А теперь фиг попадешь… Тебе придется остаться во дворе, понимаешь?
— А домой что, меня не пустят, да?
Девочка покрутила пальцем у виска.
— Дура, — снова сказала я и заплакала.
Она обняла меня.
— Ой, прости… ну ладно, прости, а? Тебя как звать?
Я сказала, вытирая слезы.
— Ничего, Динка, ничего. Ну что же теперь. Во Дворах тоже живут! Есть хочешь? А пить? Пойдем накормлю. У Сквера яблоки поспевают и вишня.
Мы с девочкой пошли мимо нашего дома в скверик, где я всегда любила гулять с мамой и папой. Обычно мама и папа медленно шли под ручку по аллее, а я носилась по траве, забиралась на невысокие развилки яблонь, за что мне и попадало от папы — он боялся всяких 'мальчишеских' выходок — за меня боялся. После Качелей я ни разу туда не ходила — почему-то мне казалось, что мне надо быть только во дворе. Мы прошли мимо Августы Михайловны, которая семенила к подъезду с авоськой. Я поздоровалась, и как всегда, меня не заметили.
— Ну вот, и так всегда, — пояснила я моей спутнице. — А тебя она видит?
— Неа, — помотала головой девочка.
— А тебя тоже заколдовали в невидимку.
— Нет, я сама себя такой сделала. Зачем людям меня видеть?
Мы вышли к переходу.
— Надо посмотреть сначала налево, потом направо, не идут ли машины, — сказала я.
Девочка засмеялась.
— Ну ты даешь. Нам никакие машины не страшны!
Правда, дорога и так была пуста, и мы оказались в скверике. Здесь гуляли пары, тетеньки с собаками, играли дети. Девочка повела меня к лужайке, заросшей елками, кленами, сиренью. На развилке клена — я бы сказала, ох как высоко, мне туда и не долезть, — сидел большой мальчик (или дяденька, я так тогда и не поняла). В клетчатой рубашке и зеленых штанах. Увидев нас — а он нас тоже увидел! — мальчик спрыгнул с клена и помахал нам рукой.
